Уже на Мерзлякова увидел на одной из развилок притаившуюся «копейку», пенсионеров на перекрёстке, неотрывно вглядывающихся в противоположную сторону, где дорога делает зигзаг. Теперь он знал, откуда выедет Борейко. Осталось добежать до поворота, встретить и предупредить.

Алька опоздал. Как раз в эту минуту «трешка» вывернула из-за угла и, набирая скорость, понеслась по пустой улице, «копейка» газанула и вылетела из переулка, подставляясь боком.

Алька добавил скорости, выбежал на проезжую часть и, прежде чем машины столкнулись, впрыгнул на капот «копейки». Под дикий свист тормозов Альку швырнуло о лобовое стекло, пошедшее трещинами, и скатило под бампер.

Из затормозившей на противоположной стороне «трешки» к нему подбежал Борейко. Как по заказу, появился телевизионный уазик, выскочил телеоператор, застрекотала камера.

– Что?.. Ты?! Откуда? – узнал Борейко.

– Это подстава, – шепнул Алька. Голова его закружилась. Из сломанного носа хлестала кровища.

Вечером Борейко навестил его в травмотделении. Как всегда, шумный, оживлённый, нетерпеливый.

– Ну как? – спросил его Алька. – Как проголосовали?

– А! Как и следовало: всех одним списком, – машинально подтвердил Борейко. Спохватился. – Только всё это оказался бег на месте. Избирком признал собрание неправомочным, так как ДК находится за границей избирательного округа. Вот такие шутки играет буржуазия. Старая школа. Без доброй драчки не сдвинешь. Спасибо тебе, конечно. Но дальше – ты со мной?

Дождался подтверждающего кивка. Положил визитку.

– Жду в штабе. Только не залёживайся. Некогда нам геморрои в постелях наживать. Дел столько, что не охватишь!

Не дожидаясь ответа, вышел. Наброшенный халат стелился буркой.

Меж тем на комбинате «Химволокно» всё стало непросто.

Торжественно проводили на пенсию Комкова.

После его ухода, да и последние месяцы при нём, обязанности гендиректора стал исполнять Горошко. Его знали, к нему привыкли, к нему шли за подписью. Собственно, большинство даже не знало, новый руководитель – уже назначенный официально или пока ещё и.о. Без разницы. Главное – есть кто решает.

И тут по Союзу погнали очередную волну – выборы генеральных директоров трудовыми коллективами – на конкурсной основе.

Сразу, будто ниоткуда, на комбинате возникло брожение.

Началось выдвижение кандидатур. Каждое производство норовило продвинуть своего кандидата. Проводились собрания, подписывались протоколы, подавались служебные записки. В этой стихии вдруг нашёл себя секретарь парткома Павлюченок. Бегал по цехам, согласовывал время собраний и кандидатуры, заседал в президиумах, ставил на голосование. После – оформлял высокохудожественными протоколами. Словом, сделался востребованным.

Собрания сначала проводили по окончании смены, потом – в обеденный перерыв, наконец, – по окончании обеда, в рабочее время.

Председатель кооперативно-комсомольского банка и главный держатель комбинатовских счетов Баулин какое-то время с усмешкой наблюдал за движением, как он называл, «красных директоров». Но когда число зарегистрированных кандидатов превысило 15, а такелажники кандидатом в директора выдвинули своего бригадира с незаконченным средним образованием, стало ясно, что с брожением пора закачивать.

В выходной день Робик приехал на квартиру к Горошко.

– Долго этот бардак продолжаться будет? – в своей манере, с порога переключил он внимание на себя. – Спрашиваю как кредитор. Если у вас так дальше пойдет, скоро кредиты возвращать некому будет.

– Да уж, пришла беда откуда не ждали, – Горошко даже не переспросил, о чем речь. И так было ясно. – Веришь, работать некогда. Бесконечно в райком – обком тягают, требуют согласовывать кандидатуры. Если моя не годится, так сами и согласовывайте. А секретарь парткома вместо того, чтоб жёстко пресечь бардак, сам в рабочее время по собраниям мотается. Пришла пора бездельников, – пустословием заниматься всегда приятней, чем работать. Кажется, ещё немного и сам подам на увольнение. Лишь бы не участвовать в этой клоунаде.

– Ох и слабаки вы, ребята! – поразился Баулин. В нём проснулся прежний беззаботный проказник. – Вас на «слабо́» берут, а вы ведётесь.

Взял чистый лист бумаги, озаглавил: «Условия конкурса. Обязательные требования к кандидатуре директора объединения «Химволокно».

– Вопросы к кандидату Горошко. Что заканчивал?

– Московский текстильный.

– Так и пишем. Обязательное образование – Московский текстильный институт.

– Стаж?.. Пишем. Не менее двадцати лет на «Химволокно». Само собой, – член КПСС, сколько партстаж? – пишем: не менее.

– Женат, дети… Пишем – не менее.

– В заграничных симпозиумах участвовал? – Пишем, опыт участия в конференциях и симпозиумах. В том числе обязательно – в заграничных. Перечисляем, каких именно.

– Опыт пребывания на руководящих должностях не ниже Главного инженера.

Проговаривая, сверялся с другими анкетами.

– Как будто всё! Комар не протиснется, – констатировал довольный собой Робик. Зачитал опус вслух. – Возражений нет?

– Неловко как-то, – сконфузился Горошко. Тем самым согласившись.

В понедельник на совместном заседании парткома и завкома комбината Положение о выборах было утверждено и вывешено во всех цехах и производствах. И удивительно – страсти схлынули как ни бывало. На общем собрании комбината кандидатура Горошко была единогласно утверждена в качестве Генерального директора объединения. И через короткое время сами смутьяны вспоминали период разброда и шатаний с неловкой улыбкой.

Но ничто не проходит бесследно. За время смуты ослабла дисциплина. Опоздания, преждевременные уходы сделались в порядке вещей. Участились случаи воровства. Заводские умельцы, прежде красовавшиеся на Доске почета новаторов, направили смекалку в ином направлении: навострились сооружать катапульты, с помощью которых ценные баббины с капроновой кордной нитью перебрасывались через забор. Комбинат принялось лихорадить. Единый фундамент дал трещину, вскоре расколовшую комбинат на части.

Да только ли комбинат? Трещина пробежала по промышленному монолиту в масштабах страны. Была сломана устоявшаяся система расчётов – через платёжные требования. Принялись рушиться сложившиеся связи. Начались перебои со смежниками. Продукция, ещё недавно текшая потоком по проложенному руслу, перестала приниматься. А если принималась, то всё чаще возникали случаи неоплаты. Соответственно – задержки с заработной платой.

Весь штат отдела сбыта во главе с Фрайерманом не вылезал из командировок, превратившись в толкачей.

Стремясь нормализовать положение, Горошко официально своим приказом разрешил то, что по факту уж произошло, – создание при подразделениях кооперативов с тем, чтобы часть продукции реализовывалась рыночным путём – за счёт личных связей.

Сразу после ареста Ломик категорически отказался от показаний относительно брата, заявив, что дал их под угрозой убийством со стороны следователя Клыша – садиста и маньяка. На самом деле Мещерского убил он сам. И то не намеренно, а исключительно в порядке самообороны.

Но Меншутина это не слишком огорчало. За первые дни работы вся банда была уж густо опутана доказательствами, будто добротной паутиной, что сплёл трудолюбивый паук. Лапин был заочно арестован и объявлен во всесоюзный розыск. Даже если он сумеет переложить вину за убийство Мещерского на младшего брата, от соучастия в поджоге, краже, незаконном хранении оружия отбиться ему не удастся. А там и прошлые дела начнут раскручиваться. Поиску Лапина Боб отдавал все силы.

Но вскоре на райотдел обрушилась нежданная беда. Когда завершились неотложные оперативно-следственные действия и члены банды были «упакованы» в СИЗО, от адвокатов обвиняемых хлынул встречный вал заявлений о грубых нарушениях социалистической законности при задержаниях и следственных действиях: ночные допросы, с применением