– Ты хорошая… хорошая и добрая, – пробормотал он.

– Ш-ш… – с укором предупредила она, что ему лучше молчать.

– Спасибо тебе.

– Ш-ш! Закрой глаза.

Веки его дрогнули и закрылись. Себастьян глубоко и прерывисто, почти судорожно вздохнул.

Кризис налетел неожиданно и совершенно потряс его – так мощный порыв ветра сотрясает попавшееся ему на пути дерево. Температура стремительно подскочила, он метался в кровати, корчился всем телом, старался сбросить с себя груз многочисленных одеял, и Розе пришлось позвать на помощь жену Мохаммеда – в одиночку справиться с Себастьяном она не могла. Обильное потоотделение промочило тоненький матрас насквозь, и на земляном полу под кроватью даже образовалась лужица. Себастьян то и дело вскрикивал, что-то бессвязно бормотал: его одолевали горячечные видения.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, кризис миновал, и Себастьян внезапно затих. Совершенно обессиленный, он лежал неподвижно, и только неглубокое, едва заметное дыхание указывало на то, что в его организме еще теплится жизнь. Роза попробовала рукой его лоб: температура спала, но от девушки не укрылось, что малярия окрасила кожу Себастьяна желтоватым оттенком.

– В первый раз всегда тяжело переносится, – сказала жена Мохаммеда, отпуская его закутанные одеялом ноги.

– Да, нянюшка, – отозвалась Роза. – Принеси-ка тазик с водой. Его надо помыть и переменить одеяла.

Ей уже не раз приходилось иметь дело с больными или ранеными мужчинами – слугами, носильщиками, стрелками и, конечно же, с собственным отцом. Но теперь, когда няня сняла с больного одеяла и Роза принялась вытирать влажной тряпицей тело лежащего без сознания Себастьяна, ее вдруг охватило странное, необъяснимое чувство неловкости, даже некоего страха, смешанного с едва сдерживаемым волнением. Она почувствовала горячий прилив крови к щекам и быстро наклонила голову, чтобы няня не увидела ее раскрасневшегося лица.

Кожа на плечах и на груди Себастьяна, куда не попадали палящие солнечные лучи, была белая, мягкая и гладкая, как отполированный алебастр. Под ее пальцами она казалась упругой, плотной и эластичной, что пробуждало в Розе чувственность, и это вызывало у нее странное беспокойство. Когда она поняла, что не столько обтирает его фланелевой тканью, сколько ласкает его выпуклые крепкие мышцы под бледной кожей, девушка спохватилась, движения ее сразу стали более резкими и деловитыми.

Они вытерли верхнюю часть его тела насухо, и нянька протянула руку, собираясь сдернуть одеяла, прикрывающие юношу ниже пояса.

– Погоди, погоди-ка! – почти выкрикнула Роза.

Рука старой няньки повисла над одеялом в воздухе, и она недоуменно и вместе с тем лукаво повернула к ней голову и застыла – в этой ее позе было нечто комично-птичье. В ее высохшем, покрытом морщинами лице мелькнуло выражение озорного веселья.

– Погоди ты, – в замешательстве повторила Роза. – Сначала помоги мне надеть на него ночную рубашку.

Она схватила со стула, стоящего рядом с кроватью, старую и довольно изношенную, но свежевыглаженную ночную рубашку Флинна.

– Эта штука тебя не укусит, Маленькая Долговласка, – слегка поддразнила ее старуха. – У этой штуки зубов нет.

– Что ты болтаешь всякие глупости! – с излишней грубостью отрезала Роза. – Прекрати! Лучше помоги усадить его.

Взявшись с обеих сторон, они подняли Себастьяна, через голову натянули на него рубаху и снова опустили на подушку.

– И что теперь? – с невинным видом спросила старая нянька.

Вместо ответа Роза вручила ей фланелевую тряпицу, отвернулась и сосредоточенно уставилась в окно, словно увидела там нечто очень любопытное. А сама внимательно прислушивалась, как у нее за спиной шуршат простыни.

– Хау! Хау! – послышалось сзади традиционное восклицание, выражающее глубочайшее восхищение, а за ним и радостное хихиканье: это нянька заметила, как шея девушки от смущения густо покраснела.

Нянька тайком принесла из бунгало опасную бритву Флинна и теперь критически наблюдала, как Роза водит ею по намыленным щекам Себастьяна. С медицинской точки зрения никакого особого повода для того, чтобы малярийный больной, выйдя из кризиса болезни, был бы немедленно выбрит, не было, но Роза придерживалась той гипотезы, что в бритом виде он будет чувствовать себя увереннее и это поспособствует скорейшему выздоровлению, и ее старая нянька радостно поддержала ее. Все эти заботы доставляли обеим огромное удовольствие; как две девчонки, играющие в куклы, они с увлечением хлопотали вокруг своего подопечного. Несмотря на все предостерегающие хмыканья, покашливания и фырканья няньки, Роза с успехом справилась с удалением густой, как мех выдры, щетины со щек Себастьяна, даже ни разу серьезно его не поранив. Если не считать незначительного пореза на подбородке и еще одного под левой ноздрей, но и тот, и другой выдал всего лишь по капельке крови, не больше.

Роза прополоскала бритву, задумчиво сощурилась, оглядывая свою работу, и тут снова ее вдруг охватило все то же странное чувство неловкости.

– Мне кажется, – смущенно пробормотала она, – было бы лучше перенести его в дом. Там ему будет удобней.

– Сейчас позову людей, – с готовностью отозвалась нянька.

21

Пока Себастьян выздоравливал, Флинн O’Флинн занимался делами. Недавнее общение с Германом Флейшером на реке Руфиджи серьезно потрепало его команду, поэтому, чтобы возместить потери, он насильно завербовал себе на службу всех тех носильщиков, которые доставили его с Себастьяном из родной деревни Лути домой. Он провел с ними предварительный курс обучения и к концу четвертого дня отобрал дюжину самых надежных стрелков. Оставшихся он отправил домой, несмотря на их горячие протесты: еще бы, они тоже были не прочь остаться с Флинном ради чарующего ореола славы и дождя наград, которые – они в этом не сомневались – в изобилии посыплются на их более удачливых собратьев.

Тем временем избранные приступили ко второму этапу обучения. В отдельной хижине, одной из тех, что стояли позади бунгало, Флинн хранил под замком орудия своего ремесла. То есть довольно внушительный арсенал оружия и боеприпасов.

Здесь было несколько оружейных пирамид дешевых винтовок «мартини-генри» калибра 0.450, два десятка винтовок «ли-метфорд», оставшихся еще после Англо-бурской войны, несколько меньшее количество трофейных немецких винтовок системы Маузера, отбитых во время стычек на том берегу Рувумы с отрядами аскари, а также совсем немного, по пальцам перечесть, дубликатов этих же винтовок, изготовленных вручную на фабрике Гиббса и фабрике Гринера в Лондоне. Ни на одной из этих винтовок не было номера серии. Кроме этого, тут были аккуратно уложенные на деревянных полках пакеты с патронами в оптовой упаковке, обернутые и запаянные в свинцовой фольге, в количестве вполне достаточном для проведения небольшого сражения.

Все помещение хижины пропахло великолепным, ни с чем не сравнимым запахом оружейной смазки.

Своих рекрутов Флинн вооружил «маузерами» и принялся обучать их искусству обращения с