Флинн продолжал давать ему дальнейшие наставления, но Себастьян слушал его невнимательно.

– Не забывай, что звук выстрела слышен на много миль. Стрелять можно только в случае крайней необходимости, а если ты все-таки выстрелил, не топчись на одном месте, сразу уходи. Я разработал для тебя такой маршрут, что от Рувумы ты нигде не удалишься больше чем на двадцать миль. При малейшей опасности бегите к реке. Если у вас будет раненый, не тащите его с собой, оставляйте на месте. Не корчи из себя героя, бросай его и во весь дух беги к реке, понял?

– Ладно, – промямлил Себастьян.

На душе у него кошки скребли. Перспектива покинуть Лалапанци с каждой минутой становилась все менее привлекательной. Да где же она, черт возьми?

– И еще… не забывай, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эти вожди смогли хоть в чем-то тебя переубедить. Тебе, возможно, придется… – Тут Флинн сделал паузу, подыскивая наиболее мягкое выражение. – Тебе, возможно, придется кое-кого из них вздернуть, а то, может, и двух.

Услышав такое, Себастьян снова переключил все внимание на Флинна.

– Господи, Флинн… Ты, наверно, шутишь, – сказал он.

– Ха-ха! – отозвался Флинн, смехом как бы отбрасывая свое столь нелепое предположение. – Ну конечно, это была шутка. Но… – задумчиво продолжал он, – немцы всегда так делают, и, знаешь, это дает результат.

– Ну все, кажется, мне уже пора двигать. – Демонстративно сменив тему, Себастьян взялся за шлем.

Водрузив его на голову, он спустился к своим аскари, выстроившимся на лужайке с винтовками в положении «на плечо». Все они, включая и Мохаммеда, были одеты в немецкую военную форму, на ногах ботинки с обмотками, на головах маленькие круглые фуражки. Себастьян, от греха подальше, не стал спрашивать Флинна, откуда он взял эту униформу. Ответ был очевиден, он читался на большинстве кителей с их аккуратно залатанными дырками и выцветшим коричневатым пятном вокруг каждой заплатки.

В колонну по одному во главе с Себастьяном – сверкающий орел на его головном уборе служил остальным ориентиром – они промаршировали мимо массивной фигуры одиноко стоящего на веранде Флинна O’Флинна. Мохаммед подал команду, и бравые аскари хоть и нестройно, но с воодушевлением приветствовали начальника. Себастьян споткнулся было, зацепившись за что-то шпорой, но равновесие, хотя и с трудом, удержал и бодро продолжил шаг.

Прикрывая ладонью глаза от солнца, Флинн проводил взглядом небольшой, браво вышагивающий отряд, скоро свернувший в долину и направившийся в сторону Рувумы.

– Надеюсь, Господь не допустит, и они не наломают там дров, – проговорил Флинн вслух, хотя и без особой уверенности в голосе.

23

Когда бунгало Флинна у них за спиной скрылось из виду, Себастьян остановил колонну. Усевшись рядом с тропинкой, он с облегчением вздохнул, снял тяжелый шлем, а вместо него надел легкое сомбреро из плетеной травы, потом избавил свои уже начинающие болеть ноги от сапог со шпорами, а вместо них надел сандалии из сыромятной кожи. Вручил отвергнутые предметы обмундирования своему личному носильщику, встал и на своем лучшем суахили скомандовал продолжение похода.

Через три мили тропа в долине пересекала ручей, который совсем неподалеку переходил в крохотный водопадик. Место было тенистое, по берегам росли огромные деревья, тянущие друг другу через узенький водный поток свои ветви. Чистая вода, журча, струилась между разбросанными в беспорядке замшелыми валунами и наконец сверкающим на солнце кружевом низвергалась по скользкому, черному склону вниз.

Себастьян немного постоял на берегу, потом приказал своему войску форсировать водную преграду. Он смотрел, как они прыгают с камня на камень, а за ними нагруженные носильщики, без малейших усилий удерживающие равновесие, потом карабкаются вверх по крутому противоположному берегу и исчезают в густых зарослях прибрежного леса. Себастьян слушал их голоса, звучащие чем дальше, тем слабее, и вдруг сердце его сжала острая тоска одиночества.

Он невольно обернулся назад и посмотрел туда, где лежала невидимая теперь Лалапанци, и ощущение глубокой утраты заполнило его опустошенную душу. Страстное желание вернуться так сильно жгло его, что он даже сделал шаг по тропинке в обратную сторону, но сразу спохватился и остановился.

В нерешительности Себастьян постоял еще немного. Голоса его людей теперь звучали совсем слабо, едва слышно, заглушаемые густой растительностью, перекрываемые нагоняющим дремоту жужжанием насекомых, шепотом ветерка между ветвями в кронах деревьев и журчанием падающей воды.

Вдруг где-то рядом раздался тихий шелест, и он быстро повернулся в ту сторону. Роза стояла совсем близко, солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья, падали на нее золотистыми пятнами, оставляя у Себастьяна ощущение нереальности происходящего, фееричности, сказочности ее появления здесь.

– Мне хотелось дать тебе что-нибудь с собой, прощальный подарок, чтобы ты не забывал меня, – тихо сказала она. – Но ничего такого в голову так и не пришло.

Роза шагнула вперед, протянула руки и, приблизившись, поцеловала его.

24

Себастьян Олдсмит переправился через ручей – голова у него кружилась от совершенно потрясающего чувства благорасположенности и любви ко всему человечеству.

Мохаммед очень тревожился за Себастьяна. Он и раньше подозревал, что с парнем может случиться рецидив малярии, и внимательно присматривался к нему, не появится ли явных симптомов болезни.

Цепочка аскари и носильщиков во главе с Мохаммедом уже успела дотопать до переправы через Рувуму, и только здесь до него вдруг дошло, что с ними нет Себастьяна. Страшно разволновавшись, он взял с собой двух своих воинов и поспешил обратно по тропинке, вьющейся сквозь заросли колючего кустарника и обломки горной породы, каждую минуту опасаясь наткнуться на семейство львов, с рычанием растаскивающих на части обезображенное тело юноши. Они уже почти добрались до водопада, как вдруг увидели Себастьяна, весело шагающего по тропе им навстречу: каждая черточка его правильного лица так и светилась, он был явно охвачен некой эйфорией. Великолепная военная форма его была изрядно помята, на коленях и локтях виднелись свежие пятна, оставленные влажной травой, к дорогой ткани прилипли опавшие листья и кусочки сухой травы. Из всего этого Мохаммед сделал логичный вывод, что Себастьян либо споткнулся и упал, либо почувствовал приступ болезни и прилег немного отдохнуть и прийти в себя.

– Манали! – встревоженно вскричал Мохаммед. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Лучше не бывает – никогда в жизни я так себя хорошо не чувствовал, – заверил его Себастьян.

– Но ты лежал на земле, – укоризненно сказал Мохаммед.

– Сукин сын! – воскликнул Себастьян, заимствуя это выражение из словаря Флинна. – Сукин сын, повтори это еще раз, а потом еще раз!

Он хлопнул Мохаммеда по спине с таким исполненным доброты чувством, что тот едва устоял на ногах. И