– Можешь теперь расслабиться и вздохнуть свободно, Бэсси. Мясник Флейшер здесь нас и пальцем не тронет. Еще три-четыре дня – и мы дома.

Первый этап путешествия закончился в родной деревне Лути. Развалившись в маскалях, особых носилках типа гамаков, подвешенных под длинной жердью, которую, передвигаясь в ногу трусцой, держали на плечах четверо людей Лути, Флинн с Себастьяном не испытывали ни малейшей тряски или других неудобств, пока их несли сначала по прибрежной низине, потом по холмистой и, наконец, по лесистой местности. Носильщики на бегу распевали песни, их низкие, мелодичные голоса звучали в такт легкому покачиванию маскалей, убаюкивая Себастьяна, находившегося при этом в состоянии полнейшей неги. Время от времени он впадал в дремоту. Когда дорога была достаточно широка, чтобы оба маскаля можно было нести рядом, они перекидывались с Флинном словом, болтали о том о сем, в другое же время Себастьян любовался меняющимися пейзажами или попадающимися на пути животными. Здесь было куда интересней, чем в лондонском зоопарке.

Всякий раз, когда Себастьян видел что-нибудь новенькое, он окликал Флинна и просил растолковать, объяснить то, что попалось ему на глаза.

На каждой прогалине или поляне им встречались стада золотисто-коричневых антилоп импала: эти изящные небольшие животные провожали проходящих мимо них людей широко раскрытыми от любопытства глазами.

На берегах почти каждого ручейка они видели стаи громко чирикающих и ковыряющихся в земле цесарок, каждая стая казалась накрывшей землю облачной тенью.

Крупные, желтого окраса антилопы канна, с короткими и толстыми рогами и раскачивающимся подгрудком, гуськом прошли вдоль опушки, гордо подняв головы и величаво перебирая ногами.

Черные и чалые коневидные антилопы, темно-пурпуровые водяные козлы с идеально круглым белым ободком на гузке, огромные, черные и страшные буйволы, изысканные жирафы, изящные, миниатюрные антилопы-прыгуны спрингбоки, серны, гордо красующиеся на гранитных, окруженных древними скалами валунах. Вся эта благодатная земля была полна удивительной и полнокровной жизнью.

Тут были такие странные и размерами, и формой, и даже листвой деревья, что Себастьяну казалось, что на свете такого просто не может быть. Баобабы с толстенными, словно раздувшимися, стволами до пятидесяти футов в обхвате, с причудливо искривленных веток которых свисали толстые плоды, наполненные кисловатой мучнистой мякотью, – они казались порой совершенно немыслимыми доисторическими чудищами. Деревья под названием мсаса с листьями не зеленого цвета, как полагается быть, но розового, шоколадно-коричневого или красного. Хинные деревья высотой до шестидесяти футов, с ярко-желтыми стволами, сбрасывающие, точно змеи кожу, похожую на хрупкий пергамент кору. Рощи деревьев мопани, густая листва которых на солнце отливает металлически-зеленым блеском. А в зарослях джунглей вдоль речных берегов, словно длинные, серые черви, вверх карабкаются лианы, свисая завитками, петлями и целыми гирляндами с диких смоковниц, вьющейся буйволиной фасоли и древесных папоротников.

– А почему я не вижу здесь никаких слоновьих следов? – спросил Себастьян.

– Полгода назад я со своими парнями прочесал всю эту территорию, – стал объяснять Флинн. – Думаю, они просто куда-то ушли, скорей всего – на север, за речку Рувума.

День уже клонился к вечеру, когда по каменистой тропе они спустились в долину, и Себастьян впервые увидел здесь место, где постоянно обитает человек. Вся низина долины была поделена на обрабатываемые участки неправильной формы, и жирная черноземная почва была сплошь покрыта сочными, зелеными побегами африканского проса, а на берегах небольшого ручья располагалась деревня, в которой жил Лути. Грубые соломенные, похожие на ульи хижины, рядом с каждой круглый, с обмазанными глиной стенами амбар на сваях. Хижины располагались неровным кругом с крепко утоптанной босыми ногами площадью посередине.

Чтобы приветствовать Флинна, на эту площадь высыпало все население деревеньки, три сотни душ от мала до велика, от едва волочащих ноги, седых, улыбающихся беззубыми ртами старцев до грудных младенцев, сидящих на голых бедрах своих мамаш, впившись губами и вцепившись обеими ручонками в их полные груди, они не прекращали сосать материнское молоко.

Проведя сквозь радостно улюлюкающую и хлопающую в ладоши толпу, Флинна с Себастьяном доставили к хижине вождя, и путешественники наконец покинули свои маскали.

Флинн и старый вождь племени сердечно поприветствовали друг друга. Флинн потому, что принимал от племени во главе с его вождем множество разных услуг и рассчитывал принимать их в будущем, а вождь потому, что высоко ценил репутацию Флинна, его известность и его доброе имя, а также потому, что, где бы ни появлялся Флинн, он всегда оставлял после себя огромное количество доброго, свежего мяса.

– Ты пришел поохотиться на слонов? – спросил вождь, с надеждой увидеть винтовку Флинна.

– Нет, – помотал головой Флинн. – Возвращаюсь из путешествия, из далеких мест.

– И откуда же?

Флинн со значительным видом посмотрел на небо.

– Из очень далеких мест, – повторил он.

По толпе пробежал благоговейный ропот, и вождь с важным видом кивнул. Всем было совершенно ясно, что Фини навещал самого мономотапу и общался с ним.

– И долго ты намереваешься пожить в нашей деревне? – с той же надеждой в голосе спросил вождь.

– Я проведу у вас только одну ночь. На рассвете отправлюсь дальше.

– Вот как! – разочарованно проговорил вождь. – А мы надеялись отметить твое посещение танцами. Как только узнали о твоем скором прибытии, стали готовиться.

– Нет, – повторил Флинн.

Он прекрасно знал, что эти пляски у них длятся три, а то и четыре дня.

– Мы приготовили много пальмового вина, не хочешь ли ты отведать? – попытал счастья вождь еще раз.

И теперь его аргумент попал точно в цель – на Флинна он подействовал, как мощный удар носорога. В конце-то концов, сколько дней уже он влачит свое жалкое существование без единой капли во рту.

– Друг мой, – сказал Флинн, чувствуя, как под языком у него уже скапливается слюна. – Я не могу остаться с тобой на танцы, но тыквенную бутылочку вина с тобой обязательно разопью, чтобы ты знал, как я тебя люблю, как я люблю твою деревню.

Потом он предостерегающе повернулся к Себастьяну.

– На твоем месте, Бэсси, я бы даже не притронулся к этой дряни… это настоящая отрава.

– Хорошо, – сказал Себастьян. – Я схожу к реке, хочу слегка помыться.

– Вот и правильно, – кивнул Флинн и с вожделением поднес к губам первую тыквенную бутылочку с пальмовым вином.

Поход Себастьяна к реке чем-то смахивал на триумфальное возвращение императора в Рим. Вся деревня высыпала на берег и с жадным любопытством смотрела на его заведомо скромное омовение; и когда он разделся до трусов, по толпе пробежал трепетный шум восхищения.

– Бвана Манали, – повторяли они снова и снова. – Владыка Красного Одеяния.

С тех пор его только так и называли.