Шрифт:
Закладка:
— Да нет.
— В таком случае обязательно приходите. Я вам рас-скажу все токийские новости. Кое-что есть у меня и специально для вас. Просили передать вам.
Кто же и что? —пронеслось в голове Сёдзо Но он не стал расспрашивать. Мацуко, которая мало кого стеснялась, говорила громко. Остановившиеся посреди улицы рикши с седоками и без того были курьезным зрелищем, и Сёдзо решил не привлекать внимания уличной толпы. Кроме того, ему жаль было девушку, овальное личико которой белело под низко опущенным верхом второй коляски.
Рикши тронулись в путь. Вслед за Мацуко мимо него проехала Марико в таком же, как у тетки, белом летнем костюме. Перед Сёдзо промелькнуло ее милое, улыбающееся лицо.
«Странно, что она приехала. Ведь каникулы еще не начались»,— подумал он, провожая взглядом голубые ленты на белой шляпке с широкими полями. Но тут же он вернулся к занимавшему его вопросу: кто же и что?
Глава третья. Сон голубой
В тот же вечер Сёдзо явился в старый домик Масуи.
В небольшой комнате, устланной новенькими золотистыми циновками, хозяйка сидела одна. Она, видимо, крайне тяготилась необычным для нее одиночеством и очень обрадовалась приходу гостя. Как только он опустился на дзабутон в коричневом чехле, она начала жаловаться на москитов.
— У вас тут, Сёдзо-сан, не москиты, а настоящие звери,— говорила Мацуко, постукивая по колену красным веером.— Так и грызут. Без конца жжем курительные свечи, задыхаемся от дыма, а толку никакого. Они жалят даже сквозь одежду. Надеть платье с короткими рукавами просто невозможно, руки моментально покрываются сплошными волдырями.
Из-за москитов или по другой причине, но Мацуко против обыкновения одета была по-японски — в темно-голубое кимоно из бумажного крепа с белым оби.
С галереи, выходившей в густой тенистый сад, непрерывно тянуло дымком курительных свечей, и Мацуко то и дело отгоняла дым, держа веер наискосок, как это делают героини на подмостках японских театров новой школы.
— В центре города москиты не так свирепствуют,— сказал Сёдзо, беря с подноса чашку холодного черного чая с лимоном, который здесь не так-то легко было достать.— Наши окрестности издавна славятся полосатыми москитами. Это Своего рода местная достопримечательность.
— Ужасная достопримечательность! — поморщилась Мацуко.— Я, конечно, понимаю Масуи. В этом доме он родился, и ему дороги и сам дом и эти места. Но почему бы не построить здесь в городе еще какой-нибудь приличный, настоящий дом? Например, где-нибудь недалеко от вашего дядюшки! Там ведь прекрасное место и вид чудесный. Или на берегу моря... Но Масуи об этом и слышать не хочет,— говорила она с нескрываемой досадой.
Мацуко этот край мало интересовал. Он ничего не говорил ее сердцу, у нее с ним не было связано никаких воспоминаний. С какой же стати она должна жить — хоть, правда, изредка и всего по нескольку дней — в таком жалком, запущенном домишке!
— Да ведь господин Масуи обычно приезжает сюда один. Поэтому он, вероятно, и не считает нужным обзаводиться новым домом,— заметил Сёдзо.
— Ах нет, это уж просто его стиль. Кстати, много лет назад — уж и не знаю, сколько прошло с тех пор,— мы как-то приезжали сюда с ним» вместе. Вы, вероятно, этого не помните.
— Нет, помню. Это было одиннадцать лет назад. Тогда еще состоялась церемония открытия библиотеки. Вот я и запомнил те дни.
Мацуко приложила ко лбу белые пухлые пальцы с таким видом, словно теперь ее слабая память начала постепенно пробуждаться.
Тогда Масуи нужно было присутствовать на торжественном открытии библиотеки. Он решил воспользоваться этим случаем и впервые свозить свою маленькую племянницу на родину ее отца. Как обычно, по пути у него были еще дела, и он сначала заехал на север Кюсю, а Мацуко с Марико прибыли сюда одни.
Открытие библиотеки сопровождалось большой помпой. И те, кто искренне одобрял появление в городе такого учреждения, и те, кто считал, что это зря выброшенные деньги и лучше бы Масуи употребил их на какое-нибудь дело, которое способствовало бы экономическому процветанию города,—все наперебой поздравляли учредителя и пели ему дифирамбы. Поэтому даже Сёдзо, который был тогда учеником четвертого класса, запомнил приезд па родину всей семьи Масуи как некое великое событие. Однако в памяти его сохранились лишь окруженные ореолом славы физиономии господина Масуи и его супруги, личика же маленькой Марико он не запомнил.
— По-видимому, вы правы,— наконец что-то вспомнила Мацуко.— Марико в то время было семь лет. На церемонии она не была. Мы ее тогда едва уговорили сходить с нами на кладбище. Так что для нее здесь все будет ново, как если бы она приехала сюда впервые.
В колледже, где училась Марико, вспыхнула эпидемия какого-то кишечного заболевания, потом затеяли ремонт зданий, и летние каникулы в этом году начались значительно раньше. Однако Марико приехала сюда вместе с тет-< кой не только потому, что Масуи хотел дать возможность племяннице снова побывать на родине предков. В этом была очень заинтересована и Мацуко. У нее были свои планы. Личный секретарь ее мужа, Осаму Эбата, сопровожу давший сейчас его в поездке по Маньчжурии и Корее, был одним из тех ее родственников, среди которых она искала жениха для Марико и на котором сейчас окончательно остановила свой выбор. Она хотела, чтобы племянница чаще бывала в его обществе, но девушка как будто не замечала стараний тетки. Мацуко намеревалась, когда вернется муж, отправиться в Кагосима вместе с Марико и Эбата. Но на душе у нее было неспокойно. Она хорошо знала своего мужа, у которого всегда на первом месте было дело. После поездки в Маньчжурию у него могут появиться новые проекты, он не захочет отпустить секретаря, и тогда ее затея лопнет как мыльный пузырь. Огорчало ее и недомогание Марико. В поезде у девушки возобновились боли, которые ее нередко беспокоили после прошлогодней операции. Из-за этого они на несколько дней остановились в Бэппу, и там вместо купанья в горячих источниках девушке пришлось лежать со льдом на животе. Сегодня у нее опять начались боли и опять пришлось класть лед. Марико лежала в дальней комнате, расположенной в левом крыле домика. Они сидели
