Тетушка извинилась за задержку, объяснив, что у нее были сварены мелкие красные бобы и ей захотелось угостить его лепешками с приправой из этих бобов. Ведь он любит это блюдо. Сёдзо знал, что радушие тетушки совершенно искренне, и с удовольствием ел. Дядя обычно между завтраком и обедом воздерживался от тяжелой пищи, но и он на этот раз не отказался от еды.

— Твой отец тоже был большой охотник до этого блюда,— сказал дядя, положив хаси и с улыбкой взглянув па племянника, который, бесцеремонно чавкая, склонился над большой деревянной миской, покрытой красным лаком.— М-да,— продолжал он после некоторой паузы,— будь он жив, ты бы мог спокойно уехать года на два, на три за границу. А теперь, брат, это дело трудное.

— Да я вовсе и не собирался предъявлять необоснованные претензии. Но если мне полагается какая-то доля наследства, я хотел бы ею воспользоваться именно сейчас.

— Видишь ли, такая постановка вопроса в провинции упирается в одно «но», а именно в интересы дома. Состояние— это коньковый брус. Пока его не трогаешь, он будет вечно служить надежным креплением кровли. Но если его изрубить на части, то, будь это хоть столетнее камфарное дерево или кипарис, он превратится в простые дрова. Семейный капитал незыблем — такой взгляд существует века. Поэтому, пока ты живешь дома, в семье, тебя всегда будут поить, кормить, одевать и, если нужно, платить за твое обучение, и никто тебе худого слова не скажет. Но стоит тебе поселиться отдельно, и ни одной лишней копейки ты уже не получишь. Короче говоря, коньковый брус никто рубить не хочет. Ты имеешь право на часть состояния, но без раздела имущества. Твой отец был человек -щедрый, широкая натура. Полагая, что при моем здоровье я не смогу прожить на собственные средства, он оказывал мне очень большую помощь. Но даже и он не смог перед смертью выделить тебе полагающуюся долю имущества, как это делается в Европе. Ибо считается, что состояние принадлежит дому, а не главе семьи лично. Он несет ответственность за его сохранность и не должен разрушать то, что является основой благополучия всей семьи.

— Понимаю,— сказал Сёдзо.

Это разъяснение убедительно свидетельствовало о том, что право первородства сохранялось здесь неукоснительно. Вообще-то он не нуждался в такого рода разъяснении. Он знал, что второй сын — это едва терпимый нахлебник, не имеющий права даже на лишний кусок. Таковы устои японской семьи, и они свято охраняются. И если ты отвергнут семьей, можешь сразу надевать суму. Он пожалел, что затеял этот разговор. Его могут заподозрить в жадности, счесть корыстолюбивым.

Он ткнул докуренную сигарету в пепельницу. Трудно сказать, догадался ли дядя, чем вызван был этот нервный жест, но он тут же заверил Сёдзо, что тот может вполне на него положиться, что он сумеет все уладить. Потом добавил:

— Завещания, написанного по всей форме, твой отец не оставил. Но устное завещание есть. Он не раз по секрету говорил мне о своих намерениях в отношении тебя. Ты можешь получить свою долю наследства, но, как я уже тебе сказал, для этого необходим подходящий случай. Поездка за границу — не тот случай.

— А почему?

— Милый мой, тебя ведь непременно спросят: а что ты собираешься делать по возвращении? Если бы ты благополучно окончил университет и стал профессором или еще кем-нибудь, тогда, наверно, был бы другой разговор, а сейчас..

— А сейчас, значит, единственный шанс — женитьба?— подхватил Сёдзо.— Ха-ха-ха! Та же история!

Дядя подозрительно покосился на племянника: уж не смеется ли он над ним? Нет, это было бы чересчур. Значит, Сёдзо намекает на кого-то еще?

Сёдзо поспешил объяснить, почему он засмеялся:

— Господин Инао, за которого выходит замуж Тацуэ, был почти в таком же положении, что и я. Правда, его доля наследства побольше моей, и женится он только для того, чтобы получить ее.

Дядя — это, конечно, особая статья. Но вся семья Канно, начиная с Киити, несомненно, считала беспутное поведение Инао куда менее предосудительным, чем поведение Сёдзо, который был изгнан из университета с клеймом левого, побывал в тюрьме и едва выбрался из всей этой передряги. Недоверие к тому и другому было вызвано совершенно разными причинами, но помочь блудному сыну может только одно: женитьба. В этом было что-то комическое.

Заговорили о предстоящей свадьбе Тацуэ. Тетушка закончила свои дела на кухне и принесла свежезаваренный чай. Приглашения на брачную церемонию были присланы и дяде и ей. С чисто женским увлечением она принялась рассуждать о том, какое это, вероятно, будет пышное торжество. Да, партия, конечно, блестящая. Что ж, Тацуэ с детства отличалась решительным характером. Она, несомненно, прекрасно сумеет держать себя и в роли жены Инао.

— Да, эта девица, кажется, больше пошла в отца, чем ее брат.

— Ничего удивительного: сыновья всегда больше похожи на матерей, а дочери—«а отцов.

— Положим, не всегда,— возразил дядя жене,— но Таруми действительно скорее похож на мать. Он от нее унаследовал свою бешеную энергию. Отец его был бездельник и пьяница. Семья всю жизнь бедствовала и кое-как держалась только благодаря ее самоотверженным усилиям. Но она, бедняжка, умерла, так и не дождавшись, пока сын выбьется в люди.

— Зато внучка,— подхватила тетушка,— стала невестой одного из самых богатых людей в Японии. Ведь вот как странно складывается судьба!

Затем разговор перешел на Масуи. Так уж повелось в этих краях: когда речь заходила о Дзюте Таруми, непременно вспоминали и Рэйдзо Масуи; это были величины одного ряда.

Оба они были друзьями детства Есисуке. Если бы он не заболел перед окончанием Токийского коммерческого института и не вынужден был вернуться домой, возможно, и он сделал бы пусть и не столь головокружительную, но тоже удачную карьеру на каком-нибудь поприще.

Было бы вполне естественно, если бы Есисуке, отзываясь с похвалой о своих прежних приятелях, когда речь заходила о их славе и богатстве, втайне завидовал им. Однако Есисуке был совершенно чужд зависти. Встречаясь со своими былыми друзьями, он держался с ними без особой фамильярности, но сохранил к ним искренние дружеские чувства. Дружелюбное отношение Есисуке к старым приятелям, по мнению Сёдзо, объяснялось прежде всего его доб-ротой. Старший брат Дзиэмон всячески поддерживал Таруми, но Есисуке питал большую симпатию к Масуи. Он знал, что в делах наживы и Масуи средств не выбирает, но считал его более прямодушным человеком. Таруми же, по его мнению, был продувная бестия.

Говоря, что Тацуэ пошла в