Шрифт:
Закладка:
Он просидел у Мацуко почти до девяти часов. Когда он вышел на улицу, в розовато-лиловом небе плыла луна. Редкая бамбуковая рощица, видневшаяся впереди, отбрасывала негустые тени.
Красноватый диск месяца провожал Сёдзо, пока он шел через лощину по узкой, похожей на канавку дороге вдоль подножия холма. По другую сторону дороги тянулись рощи и поля. Кругом стояла тишина, словно была уже полночь, ни один прохожий не попадался навстречу.
В воздухе повеяло прохладой. Ощущение свежести наполняло все тело Сёдзо. Давно уже он не чувствовал себя так легко и бодро. И не только потому, что вечер был про* хладный. Когда он уходил, Мацуко еще раз напомнила ему о просьбе госпожи Ато вернуться к ним на службу. Сёдзо ответил, что он не намерен работать в конторе домоправителя виконта, если бы ему даже сулили золотые горы. Сказав это, он как-то сразу воспрянул духом. На сердце у него сейчас было спокойно, домой идти не хотелось. Он вышел было на площадь, примыкавшую к каналу, но тут же по тенистой ивовой аллее спустился вниз. Здесь канал впадал в речку, омывающую город с северо-западной стороны. На противоположном берегу — рыбный базар. А с этой стороны — священная рощица в честь божества — покровителя края. За ней до самого взморья расстилается лущ Кругом лежали штабеля бревен, принадлежавшие лесоторговцу Ито, лесные склады которого были расположены вдоль берега реки. С точки зрения территориального размежевания политических сил города это была зона господства главного противника семьи Канно, и появление Сёдзо в этих местах было равносильно нарушению государственной границы.
Немного дальше стоял лесопильный завод, а за ним дача. Отсюда открывался чудесный вид: расширяющееся устье реки, невысокие горы на противоположном берегу, серебристо-голубой залив и примыкающая к нему стена зеленых лесистых холмов. С равнодушным видом Сёдзо медленно прошел вдоль живой изгороди из мраморного бамбука, окружавшей дачу. Поглядывая на лунно-голубую гладь моря, он снова пошел в сторону парка, сделав порядочный крюк. Прогулка заняла почти час. Зато теперь он заснет как убитый.
Луна утратила свой вечерний красноватый цвет и низко плыла над горизонтом. В ясном, безоблачном небе она походила на мяч, скользящий по веревке, как канатный плясун. Была высшая точка прилива, и широкая водная гладь плотно охватила чернеющие берега мыса, сверкая, как серебряная подкова.
Июль — время ловли макрели, В этот месяц многие рыболовы-любители, стремясь совместить приятное с полезным, берут сакэ, закуску и с вечера отправляются в море.
В эту ночь на море было светло, как днем, макрели не любят луны, и на рыбачьих лодках против обыкновения не видно было красных огней. Поэтому море казалось удивительно чистым и просторным. Сёдзо хоть и увлекался литературой, но не был любителем природы. С детских лет горы интересовали его прежде всего с точки зрения альпинизма и лыжного спорта. Море же всегда было связано для него с плаваньем и греблей.
А позднее, когда он погрузился в изучение общественных наук, ему перестал, доставлять удовольствие даже спорт, которым он так увлекался в юности.
Простодушные радости школьника отступили перед идейными исканиями, заботами и волнениями студента. И сейчас, стоя на набережной и глядя на залитое лунным светом море, он испытывал такое чувство, будто впервые видит подобную красоту и она впервые находит отклик в его сердце. Время от времени слышался всплеск, точно в воду падал камешек; сверкая ослепительно белым брюшком, то там, то сям над водой подпрыгивали рыбки. Сёдзо закурил сигарету и собирался продолжать путь, но в этот миг на тропинке послышались шаги и за спиной его раздался голос:
— Простите...
Сёдзо обернулся. По тону голоса и протянутой руке незнакомца он догадался, что тот просит спичку. Он полез было в карман за спичками, но, разглядев лицо стоявшего перед ним человека, невольно сжал коробок в кулаке. Когда незнакомец поднял голову и на него упал лунный свет, Сёдзо узнал его. Это был Синго — младший сын Ито. После зимних каникул он почему-то не вернулся в Кумамото, где учился в колледже, а остался дома. В городишке, где малейший пустяк сразу становился предметом разных кривотолков, это событие, конечно, не могло остаться незамеченным. Поползли слухи. Одни сплетники намекали на какую-то любовную историю, другие утверждали, что у него открылась чахотка, третьи и вовсе выискивали самые, неблаговидные причины. В общем врали, как только могли. Все эти сплетни охотно подхватывали политические противники Ито — местные сэйюкайевцы. В их среде Синго называли «шалопаем», «заморышем», смеялись над ним. Слыша это, Сёдзо невольно думал о том, что минсэйтовцы так же злословят и о нем. Впрочем, он знал, что они особенно не мудрили на его счет, а просто прозвали его «красным». Но теперь у него сомнительное право на такое прозвище. Это была скорее насмешка, чем брань. Быть может, поэтому Сёдзо было неприятно слышать насмешки по адресу Синго. Однако он вовсе не питал симпатии к юноше. Взаимоотношения между Канно и Ито исключали её. Вражда между сэйюкайевцами и минсэйтовцами начиналась еще в детстве. Уже в начальной школе дети подбирали себе друзей и товарищей по играм только из лагеря своих родителей. Сёдзо был значительно старше Синго. Он учился в пятом классе, когда Синго только еще начал ходить в школу. До сих пор они еще ни разу даже словом не перекинулись. Тем не менее, передавая Синго спички, Сёдзо сказал ему тем приветливым, дружелюбным тоном, каким обычно разговаривают с младшими товарищами по школе:
— Ты, кажется, учишься в колледже в Кумамото? На каком отделении?
— На гуманитарном.
Сёдзо вспомнил, что младший брат Оды тоже учится там, но только на отделении естественных наук. Он хотел было спросить о нем, но подумал, что вряд ли Синго его знает, и промолчал.
Они стояли рядом, курили, смотрели на море и молчали. При свете луны огоньки сигарет казались белыми.
— Красиво как, не правда ли? Сколько дней луне сегодня?
—-