– Разбуди этого никчемного юнца, скажи, чтобы одевался и бежал сюда. Мы едем к навабу-сахибу.

Через некоторое время к машине подошел угрюмый Ман. Днем у него была долгая и утомительная тренировка на деревянном коне, а теперь он мечтал посетить Саиду-бай и немного размять – помимо прочего – мозги.

– Баоджи? – вопросительно произнес он.

– Садись в машину. Мы едем в Байтар.

– Ты берешь меня с собой? – уточнил Ман.

– Да.

– Ну ладно… – Он сел, сообразив, что избежать похищения все равно не удастся.

– Полагаю, других важных дел у тебя нет, – сказал отец.

– Ну да… Вроде нет.

– Тогда пора привыкать к компании взрослых, – строго проговорил Махеш Капур.

Вообще-то, ему тоже было по душе жизнелюбие Мана. Он взял с собой сына в качестве моральной поддержки – ведь к навабу-сахибу он ехал извиняться. Впрочем, Ману в тот вечер было не до веселья. Он думал только о Саиде-бай: она ждала его, а он даже не успел черкнуть ей записку и предупредить, что сегодня занят.

6.15

Прибыв к Байтар-Хаусу, он немного повеселел – можно будет повидать Фироза! Сегодня на тренировке тот говорил, что никуда не собирается вечером.

Их попросили несколько минут подождать в коридоре. Старый слуга сказал, что наваб-сахиб в библиотеке – ему немедленно сообщат о приезде министра. Минут через десять Махеш Капур поднялся со старого кожаного дивана и заходил туда-сюда по коридору. Ему надоело сидеть без дела и глазеть на фотографии белых мужчин с тушами убитых тигров у ног.

Еще через несколько минут терпение его лопнуло. Он велел Ману следовать за ним и устремился по тускло освещенным коридорам и комнатам к библиотеке. Гулям Русул пытался его образумить, но тщетно; Муртаза Али, стоявший у входа в библиотеку, тоже был отброшен в сторону. Министр по налогам и сборам и его сын распахнули двери и вошли.

На миг их ослепил яркий свет: горели не только слабые настольные лампы для чтения, но и огромная люстра, висевшая под потолком посреди комнаты. За большим круглым столом среди вороха бумаг и раскрытых томов в кожаных переплетах – сводов законов – сидели три семьи, отцы и их сыновья: наваб-сахиб и его сын Фироз; раджа и раджкумар Марха; двое Очкастых Очковтирателей (как называли в Брахмпуре семью именитых адвокатов по фамилии Баннерджи).

Сложно сказать, кого больше смутило это внезапное вторжение.

Раджа Марха бесцеремонно прорычал:

– Легок на помине!

Фироз, несмотря на неловкость ситуации, обрадовался Ману и сразу подошел пожать ему руку. Ман приобнял его левой рукой за плечо и сказал:

– Только не тряси правую, ты ее уже покалечил.

Раджкумар, которого молодые люди интересовали больше, чем юридические тонкости законопроекта об отмене системы заминдари, посмотрел на симпатичных парней с нескрываемым восторгом.

Старший Баннерджи («П. Н.») быстро переглянулся с младшим Баннерджи («С. Н.»), как бы говоря: «Надо было у нас собираться!»

Навабу-сахибу стало совестно: чтобы помешать принятию законопроекта Махеша Капура, он спутался с человеком, которого всегда презирал.

Сам Махеш Капур тотчас сообразил, что на этом совещании он – самый нежеланный гость. Враг, экспроприатор, правительственный чиновник, воплощение беззакония и произвола властей… «Другая» сторона.

Впрочем, именно министр сумел разбить лед, моментально сковавший всех присутствующих отцов: подошел к навабу-сахибу и взял его за руку. Извинения и слова сочувствия были излишни, поэтому он ничего не сказал, лишь слегка кивнул. Наваб-сахиб сразу понял: друг сделал бы все, чтобы ему помочь, узнай он вовремя об осаде дома, – увы, он пребывал в неведении.

Раджа Марха нарушил тишину громким смехом:

– Пришли за нами шпионить?! Что ж, мы польщены. Собственной персоной явились, хотя могли и подручного подослать!

– Глаза мои до сих пор целы, – сказал Махеш Капур. – Их не ослепил блеск вашего золотого автомобильного номера – потому я и не чаял вас здесь увидеть. Неужто на рикше приехали?

– Надо будет пересчитать номера, когда соберусь домой, – проворчал раджа Марха.

– Если понадобится помощь, зовите моего сына – он прекрасно считает до двух, – процедил Махеш Капур.

Раджа Марха побагровел.

– Вы это нарочно подстроили? – рявкнул он на наваба-сахиба, решив, что мусульмане и им сочувствующие сговорились таким образом его унизить.

Наваб-сахиб обрел дар речи:

– Нет, ваше высочество, что вы! И я приношу извинения всем присутствующим, особенно вам, господин Баннерджи, – это ведь я настоял, чтобы мы встретились здесь.

Раз уж у них с раджей Марха теперь появился общий интерес – грядущее судебное разбирательство, – наваб-сахиб решил, что надо пригласить его домой и при возможности обсудить с ним строительство храма Шивы в Чоуке (или хотя бы создать благоприятные условия для такого разговора в будущем). Между индуистами и мусульманами Брахмпура царила такая напряженная вражда, что наваб готов был даже проглотить часть своей гордости – лишь бы немного разрядить обстановку. Однако этот ход теперь вышел ему боком.

Старший из Очкастых Очковтирателей, ошарашенный происходящим, надменно произнес:

– Ну, главное мы обсудили, можно и прерваться. Я подробно изложу отцу соображения каждой из сторон. Надеюсь, он возьмется за это дело, когда – и если – такая необходимость возникнет.

Он имел в виду великого Г. Н. Баннерджи, прославленного адвоката, известного своим острым умом, крепкой хваткой и беспощадностью. Если – а теперь это практически неизбежно – законопроект будет утвержден в Верхней палате, получит подпись президента Индии и станет законом, его непременно обжалуют в Высоком суде Брахмпура. А если заминдары уговорят Г. Н. Баннерджи представлять их интересы, это существенно увеличит их шансы на признание закона неконституционным и недействительным.

Баннерджи собрались и ушли. У младшего – сверстника Фироза – уже была собственная процветающая адвокатская практика. Умный, трудолюбивый и целеустремленный юноша получал множество дел от давних клиентов семьи и считал Фироза слишком медлительным для адвокатской профессии. Фироз восхищался умом младшего Баннерджи, однако находил его непроходимым занудой, который пошел по стопам своего педанта-отца. А вот кого точно не назовешь занудой и педантом, так это деда, великого Г. Н. Баннерджи. В свои семьдесят с лишним лет он славился одинаковой прыткостью в суде и в постели. Баснословные суммы, которые он требовал с клиентов за свои услуги, шли на содержание обширного разношерстного гарема. Даже при столь огромных доходах – нечестных, по мнению многих, – он умудрялся жить не по средствам.

Раджкумар Марха был в целом порядочный и симпатичный юноша, только слабохарактерный – а то давно дал бы отпор отцу. Фироз презирал неотесанного раджу, ненавидевшего мусульман: «Сам черный как уголь, зато в ушах бриллианты!», а заодно, просто из гордости, держался подальше и от