Малёк тяжко вздохнул. Впечатление на странную девицу произвести не удалось. Каплюху ему было не жаль. Вредный был пацан и пакостливый. Пугало только, что для дела вместо Каплюхи могли выбрать любого. Одна надежда, что он, Малёк, уже слишком велик.

– Заточку отдайте, – уныло повторил он.

Заточку, чтоб Малёк за ними не увязался, Эжен забросил в густые розовые кусты, украшавшие один из особняков на Либавской. Пока через забор перелезет, пока через колючки продерётся, они уже будут далеко. Сам же свернул в Сыромятный переулок и повёл Арлетту на Цыплячью улицу кружным путём. Арлетта шла довольно бойко, не падала, только всё цеплялась за него да споткнулась пару раз на ровном месте.

– Эй, ты как? – напугался Эжен, – дойдёшь?

– Дойду. Только вот… Тут такое дело… Не вижу я ничего.

Тут Эжен и сам споткнулся.

– Как? Совсем?

– Да.

– Это ты, наверное, головой ударилась. Отдохнёшь, и всё пройдёт.

– Не пройдёт, Эжен. Я и раньше так жила. Потом вроде подлечилась. Лекарство мне достали. Редкое. Только его больше нет.

– Ой, и как же теперь…

– Так же, как и раньше. Что мне эти глаза. Всё равно в этом мире смотреть не на что. Что я видела, пока глаза смотрели? Грязь да гадость. А работать я могу, ты не думай. Не пропадём.

– Зачем мы только туда пошли!

– Не пошли бы, они сами бы к нам явились. Угрожать стали бы, скорее всего, и побили бы. А так… Вроде мы сразу уважение оказали, а взять с нас особо нечего. Жить будем, не помрём.

Глава 10

Атласные туфельки порхали по мёрзлой грязи, по истёртой брусчатке, по истоптанным клочьям жёлтого снега. Кружился алый шёлк, летала прозрачная вуаль. Начинала Арлетта обычно: шажок вправо, шажок влево, сделанный с кукольной точностью поворот, но потом забывалась и летала без всяких правил, финты становились всё сложнее, взмывали вверх ножки в развевающихся шароварах. Эжен смутно подозревал, что никакой это не танец, а, в сущности, драка. Канатная плясунья сражалась с холодом, сумерками, равнодушием толпы. Иногда шептала, командовала сама себе «мартелла», «миалуна». Чего это значит, Эжен не знал. Зато хорошо узнал, чего стоит эта кажущаяся лёгкость, эта пляска на языках пламени. Придя домой, плясунья долго отлёживалась. Болели усталые ноги. Ныла спина, зашибленная в той, другой жизни, в которой ещё не было ни Эжена, ни Леля. Лель, прежде никого не жалевший, садился к ней, старательно укрывал, брал за руку и, чудо из чудес, по первому зову бросался выполнять любую просьбу. Такого от него даже господин Ивар добиться не мог. В доме оттого, что Арлетта ослепла, изменилось немного. Лишь завели такой порядок, чтоб все вещи лежали, стояли и висели на своих местах. Со всем остальным канатная плясунья управлялась очень ловко, хотя Эжен старался. И воду спешил с утра принести, и корзинку с углем таскал из лавочки. Но ему всё казалось, что делает мало, больше боится, ноет и мёрзнет.

– Почему ты с нами возишься? – спрашивал он. – Одной тебе было бы проще.

Кормить троих в три раза труднее, чем одного. Это очевидно и без выдающихся способностей к счислению. Он давно понял: даже слепая как крот, канатная плясунья вполне смогла бы прожить в одиночку. А Лель с Эженом – нет.

– Потому что дура, – отвечала Арлетта, – а может, и не дура. Может, я о королевской награде мечтаю. Вернём принца во дворец – попрошусь во фрейлины. Как думаешь, возьмут?

– Не-а, – поразмыслив, отвечал Эжен, – там это, только благородные.

– А может, я свою труппу иметь хочу. Вы и есть моя труппа, труппа Астлей.

– Гав! – соглашался любивший валяться у очага Фиделио, а Эжен только вздыхал. Тоже мне, труппа. Учёная собачка и два нахлебника.

Правда, свою часть он отрабатывал честно. Провожал, орал, зазывая публику, ходил со шляпой, призывая добрых господ к щедрости. Шляпа на чердаке нашлась роскошная, кирпично-красная, с цветами, перьями и пышной вуалью. Вуаль немножко рваная, перья немножко поломанные, цветы помятые, но публике было всё равно. Никто не ждал, что в руках уличного фигляра окажется капор по последней моде.

В хорошую погоду работали на улице, возле Соборного торга, над которым возвышался городской храм. Сюда посылали прислугу или ходили сами благополучные жители Гнёзд.

Или же отправлялись к торгу Болотному, на границе Болота и Слободки. Здесь публика была победнее, подавали меньше, но Арлетта считала, что место надо менять обязательно, чтобы не надоесть. Она бы и в порт потащилась, к печально знаменитому Крысятнику, где, понятное дело, торговали краденым, но Эжен упёрся и не пустил. На публику делали вид, что Арлетта вполне зрячая, а что под ручку с Эженом ходит, так это потому, что он кавалер такой, вежливый и воспитанный. Когда плясунья решала побросать шарики, то Эжен завязывал ей глаза. Она уверяла, что публике такое нравится. Шариков, извлечённых из найденной на чердаке разрозненной игры в кегли, было всего три. Больше Арлетта бросать не умела. Но для работы хватало.

В плохую погоду ходили по трактирам, к счастью приличным. Это было не совсем выгодно. Трактирщики требовали свою долю, да и Малёк являлся за данью для Аспида как часы, невзирая на погоду. Но лучше так, чем совсем ничего. Не плясать же на улице в снег и дождь. Хорошо, что лютых морозов в Липовце не бывает.

Любимый Липовец, город Садов, пышных бульваров, тихих приятных улочек, мощённых зеленоватым камнем, город знаменитого на всю страну Лицеума, увенчанный, как драгоценной короной, старинным дворцом наместника, поворачивался к Эжену совсем другой стороной. Замусоренные задворки торга, грязные переулки Болота и вовсе немощёные улицы Слободки, трактиры «Маремская галера» и «Гнездо чайки», к которым Эжена Град, мальчика из приличной семьи, даже близко не подпускали.

Теперь ему часто казалось, что Арлетта – это красное сердце города, бьющееся на сумрачных улицах, на застывших от зимы площадях. Теперь он научился держать лицо как настоящий шпильман. Оскорбляют – пропускаем мимо ушей, бросают вслед грязь – не оборачиваемся, пьяная драка – обходим десятой дорогой, нагрянула стража – исчезаем, и очень быстро.

Впрочем, Коряга и его подручный Аспид брали деньги недаром. Защита была. Стража фигляров не трогала. Однажды налетели какие-то полувзрослые пацаны из незнакомых, сбили Эжена с ног, отняли всю выручку и смылись. Но тут же в рыночной толпе нарисовался юркий бледный юноша, чем-то похожий на Аспида, и, видно, не он один. Нападавшие были изловлены и биты до кровавых соплей. Выручку Арлетте так и не вернули. Но нападения больше не повторялись.

Работа позволяла не голодать. И только. Прежде Эжен не знал, насколько