— Вы все-таки решили идти.

— Да. Другого выхода нет.

— Подумайте, что вы собираетесь сделать, синьор.

— Я уже подумал.

— Я могу вам помочь?

— Ты отправишься к тюрьме. Кто знает, может, тебе удастся узнать что-нибудь о бароне. Однако избегай оживленных улиц и переоденься. Одежды здесь достаточно.

— Не хотите ли взять моего мула?

— Я так и сделаю, — ответил мираб. — Увидимся вечером здесь или у ренегата.

Нормандец помог ему сесть на мула, и старик отправился в путь по дороге, спускавшейся к городу.

Он жил в Алжире много лет и знал все дворцы, принадлежавшие мавританской знати. Знал он и дворец Амины, один из самых великолепных и огромных, соперничавший в роскоши с дворцами командующего флотом и самых могущественных пашей.

Он проехал по тихим боковым улочкам, чтобы его не заметили, и к одиннадцати часам утра был уже во дворе дворца Бен-Абадов. Стража приветствовала его почтительно, а рабы-мусульмане сбежались со всех сторон, чтобы посмотреть на него.

Его почетный пост главы дервишей, который позволял ему являться всюду, даже в Касбе, внушал уважение всем, даже свирепым янычарам Кулькелуби.

— Предупредите госпожу о моем прибытии, — сказал он слугам, сойдя с мула.

Мажордом дворца пришел в сопровождении слуг, которые несли подносы с шербетом, кофе, всякими сладостями и чашами, наполненными душистой водой.

Мираб пригубил чашечку мокко, а потом пошел за мажордомом по великолепной мраморной лестнице, предназначенной для почетных гостей. Его проводили в прекрасный кабинет, где диваны, ковры, мебель, занавески и обивка стен были розового цвета и блистали серебром.

Над золоченой курильницей медленно поднимался дым от горевшего в ней порошка алоэ. Вокруг распространялся изысканный аромат, столь приятный для жителей Северной Африки.

Амина уже ждала его там, полулежа на диване. На ней было некое подобие халата, тоже розового, с широкими рукавами, расшитого золотом. Она лежала, исполненная неги, в такой соблазнительной позе, какую умеют принимать только женщины арабских стран и мавританки.

Она была прекрасна, как всегда, однако легкий изгиб губ и едва заметная морщинка на лбу выдавали ее волнение.

Увидев мираба, она привстала и подняла легкую муслиновую вуаль до глаз.

— Ас-саляму алейкум, Амина Бен-Абад! — сказал старик, кланяясь.

— И вы тоже, святой человек, — ответила принцесса. — Какому счастливому случаю я обязана честью видеть у себя главу кружащихся дервишей? Если речь идет о строительстве новой мечети или новой гробницы, то кошелек Бен-Абадов для вас всегда открыт, вы можете полностью им располагать, мираб.

— Мой приход никак не связан с делами нашей веры, — сказал старик, усаживаясь перед принцессой. — Речь идет о спасении человека, который, может быть, вас интересует, Амина Бен-Абад.

У мавританки вырвался жест удивления, она опустила вуаль, чтобы лучше разглядеть мираба.

— Я не понимаю вас, святой человек, — сказала она, помедлив.

— Тогда вы, может быть, объясните мне, почему вы побледнели. Вы ведь знаете, о ком я собираюсь с вами поговорить.

Принцесса молчала, но в глазах ее читался вопрос.

— Я пришел сюда из-за барона ди Сант-Эльмо, того молодого человека, которого вы так отважно защищали от янычар Кулькелуби, когда они пришли сюда.

Амина встала, охваченная сильным волнением. Она смотрела на старика с удивлением, описать которое невозможно. Кровь прилила к ее лицу, белая кожа ее покраснела.

— Вы! — воскликнула она. — Вы, мираб, фанатичный мусульманин, интересуетесь христианином, неверным! Или я ошибаюсь и неправильно понимаю ваши намерения?

— Нет, госпожа, вы не ошибаетесь, — ответил старик медленно. — Я, глава одной из самых влиятельных религиозных общин, взял под свое покровительство барона ди Сант-Эльмо. Вы удивлены?

— А вам не кажется, что это может удивить человека одной с вами веры? До сих пор я слышала, как улемы, муэдзины и дервиши проклинали неверных и призывали уничтожить христиан.

— Другие, но не я, — ответил бывший тамплиер. — Христианин для меня такой же человек, как и мусульманин, ведь и тот и другой созданы Богом.

— Вот это действительно слова святого человека! — воскликнула принцесса с восхищением. Потом она пристально посмотрела на него. — Вы знали барона?

— Его нет. Я знал его отца.

— Его отца! Когда?

— Прошло много лет. Тогда я не был стариком и не был мирабом.

— А почему вы интересуетесь сыном?

— Я хочу отдать долг, который остался у меня перед отцом. Однажды он спас мне жизнь, а теперь я хочу попытаться спасти жизнь его сына. Вот поэтому я и пришел к вам, госпожа. Вы знаете, что он у Кулькелуби?

— Да, знаю, — прошептала Амина дрожащим голосом.

— Нужно вырвать его у командующего флотом, и вы, я не сомневаюсь, поможете мне в этом трудном деле.

— Так вы не знаете, что это я сама отдала его главнокомандующему? — спросила принцесса.

— Вы?! — воскликнул мираб с упреком.

— Да, я, в припадке какого-то безумия, — сказала молодая женщина, ломая руки. — Я попала во власть демона ревности и не знала, что делаю. Ах, я несчастная! А Кулькелуби, презренный корсар, мне его не отдаст.

— Вы ревновали? К кому? — спросил старик.

— К молодой христианке, которую барон любит, к графине ди Сантафьора.

— К его невесте!

— Невесте, говорите! — воскликнула Амина с болью. — Он дал слово графине ди Сантафьора! Тогда для меня он потерян.

Она резко встала, прошлась по кабинету, потом повернулась к мирабу и сказала ему спокойно:

— Я совершила безумство, поддавшись ревности, но что вы хотите? Я полюбила этого юношу, который напомнил мне другого, которого я страстно любила в юности, когда мой отец путешествовал по Италии в поисках моего брата, похищенного мальтийским разбойником. Я совершила бесчестный поступок, но клянусь вам на Коране, мираб, я вырву эту страсть из моего сердца и отдам в ваше распоряжение все мои силы, все мое богатство, чтобы спасти барона ди Сант-Эльмо от Кулькелуби.

— Я знал, что не напрасно рассчитываю на великодушие женщины из семьи Бен-Абад, — сказал мираб.

Две слезы медленно сползли по нежным щекам молодой женщины.

— Это было безумие, — сказала она печально, — я не подумала тогда о последствиях. Женщина из рода калифов не может надеяться стать женой христианина. Я бы навлекла бесчестье и презрение на мою семью, и все последователи ислама меня бы прокляли. Религиозная ненависть не простила бы Амине Бен-Абад подобной страсти.

Она помолчала немного, даже не пытаясь сдержать слезы, а потом сказала с глубокой горечью:

— И все же я любила этого дворянина с голубыми глазами и светлыми волосами. Я любила его из-за его красоты, его отваги. Я полюбила его еще до того, как увидела. Когда мой брат рассказывал мне о нем, о его храбрости, о том, как искусно он владеет оружием, об ужасном сражении, которое он