— Это неважно, друг. Наш Манвэ-Тургон заботится о нас, даёт защиту, жильё, ресурсы. Я не хочу его обидеть. Понимаешь, я представляю на месте короля себя. Нет, Рог, не в том смысле.

Эльфы засмеялись, веер затрепетал, словно крылья прекрасной бабочки.

— Если бы мои дети говорили то, что мне не нравится, — Салгант доел всё, что оказалось рядом, потянулся дальше, — я стал бы давать им меньше. Понимаешь, да?

— Отношения должны быть честными, — залпом выпил целый кубок кузнец, — а кто считает иначе — морготов искаженец.

— Мы все искаженцы, — вздохнул, вытираясь салфеткой, толстый эльф, — а ты — самый главный.

— Умеешь польстить, гад! Ладно, рассказывай, как надо с королём говорить.

***

Две темноволосые девы, рождённые в семьях валинорских Нолдор и неврастских Синдар, увлечённо записывали что-то со слов главного гондолинского летописца, пересматривавшего нижнюю полку дальнего шкафа, к которому реже всего подходили посетители и ученики.

Основав свой Дом, по сути являвшийся огромной школой, где изучались абсолютно все науки, по которым писались книги, Пенголод постоянно искал новых помощников, выбирая среди желающих только тех, кто демонстрировал готовность ничего не менять в существующих текстах. Летописец требовал от доверенных эльфов смелости выражать свои мысли под собственным именем, в собственных переплётах.

«Выдавать своё за чужое — такое же преступление, как называть чужое своим», — гласил главный закон Дома Пенголода.

— Каждый говорящий и пишущий, — диктовал летописец девушкам, когда в библиотеку царственно вошёл Салгант, как бы для красоты держа в украшенной драгоценностями руке роскошную трость, — каждый и каждая должны принимать на себя ответственность в полной мере за каждое слово.

— Именно за этим я и пришёл к мудрецу, — поклонился толстый эльф настолько низко, насколько позволял скрытый за дорогими тканями и бриллиантовым ожерельем живот, — за советом и наполненным ответственностью словом. А ещё хочу купить книгу для дочери. Посоветуй, будь любезен, что-нибудь из истории валинорских нарядов.

***

— Увести Пенголода от девушек оказалось не очень просто, — глаза Салганта нехорошо блеснули. Зависть?

— Но ты справился! — отвлёк друга от неприятных мыслей Рог.

— Золото с чем угодно справится, — кивнул толстый эльф. — даже с завистью к чужому успеху в сердечных делах. Как думаешь, Балрог, летописец женится раньше, чем его друг Орёл?

— Да, зависть — страшная штука! — захохотал кузнец.

— Так или иначе, мне удалось разговорить Пенголода, и он мне сказал…

***

— Лорд Талаган, — книжник взял оплату, завернул книгу в переплёте из вышитого золотом алого шёлка с россыпью топазов в плотный бархат и сел за стол напротив щедрого гостя, — в Ондолиндэ все хотят мира и равенства, но когда приходится выбирать между этими двумя благами, большинство гондолиндрим склонится к миру. Лучшее, что мы все можем сделать для короля Турукано и самих себя — забыть, что принцесса Ириссэ когда-то уезжала из Песни Гор.

***

— Моргота ему в ученики! — всплеснул руками Рог и заметив, что друг доедает последний кусок хлеба, полез в погреб.

— А что, — Салгант залюбовался веером, — наш летописец даже орка способен грамоте научить. Думаю, и Моргота бы перевоспитал и объяснил, что чужое брать нехорошо.

Снизу донёсся сотрясающий пол хохот:

— Пожалуй, ты прав!

***

Собираться в путь не было необходимости — лорд Дома Золотого Цветка жил одновременно во всех крепостях Семи Врат и в самом городе, поэтому мог в любой момент приехать куда угодно и не оказаться в пустом холодном доме без еды и вещей.

Вылетев стремительным вихрем из дверей дворца, наскоро попрощавшись со слугами, Глорфиндел устремился в сторону конюшни, как вдруг на пути возникла преграда.

— Прости, что помешала, — очень смущённо, однако твёрдо сказала Фумеллотэ, — я просто решила… спросить, как дела… я… мимо шла.

Не умилиться оказалось невозможно. Воин очень хотел скорее уйти, но вдруг с удивлением понял — остаться хотелось сильнее.

— Дела? — не в силах перестать улыбаться, Глорфиндел засмотрелся в голубые глаза девушки, на её красиво заплетённые волосы.

Взгляд скользнул ниже, и эльф поспешил отвернуться, надеясь не покраснеть — платье на Фумеллотэ выглядело невозможно соблазнительно. Случайно мимо шла, конечно.

— Да, дела, — улыбнулась юная дева, — у меня хорошо, настроение хорошее, и я решила им поделиться. С тобой.

— Только не дари мне животных, пожалуйста, — чувствуя, что либо рассмеётся, либо заплачет, Глорфиндел выдохнул. — Спасибо, Фумеллотэ, ты уже подняла мне настроение, но мне действительно пора.

— Что-то случилось? Городу угрожает опасность?

Ощутив себя виноватым в испуге невинной эльфийки, воин отрицательно покачал головой, по-дружески тронул деву за плечо и уже собрался уходить, как вдруг Фумеллотэ резко подалась вперёд и поцеловала Орла в щёку.

Теперь бежать было нельзя, и Глорфиндел замер.

— Послушай, — он постарался говорить ласково, — твои родители хотят для тебя хорошего мужа, который будет рядом с тобой, а не где-то в опасных лесах.

— Это Пенголод так хочет, а я считаю, что быть женой героя почётно. Леди Симпина — прекрасная сильная эльдиэ, я хочу быть, как она.

— Позже поговорим, ладно?

— Лаурэфиндэ…

Воин всё-таки смог пойти прочь, и на душе стало ещё отвратительнее.

«Что-то случилось?»

Конечно случилось! Вернулась сестра короля, да ещё и привела чужака!

«Мы, стражи города, клялись убивать нарушителей границ, кто бы это ни был! И что теперь? Приказ отменён? Закон переписан? Тогда почему об этом не объявлено?»

Предводитель Орлов твёрдо решил, что самолично проверит безопасность границ и путей вокруг Гондолина, поскольку, несмотря на заверения воинов Эктелиона, будто всё в порядке, письма от Келебреха и его собратьев настораживали.

Странное убийство женщины в лесу, которое столь яро осудил родич Куруфинвэ, Глорфиндел оценивал иначе, помня сестру и её порой безрассудную жестокость. Женщины — не всегда жертвы. И если убитая имела отношение к Ириссэ, ситуация становится ещё хуже.

«Настроение хорошее, и я решила им поделиться. С тобой», — некстати вспомнились слова девушки, которой просто нечем заняться, вот и бегает за увенчанным славой героем.

Слава…

Вскакивая в седло и пуская белоснежного коня в галоп, Лаурэфиндэ вспомнил собственные слова о посмертном почитании. Пожалуй, это неправда, что нельзя очернить память того, кого больше нет, но всё равно мёртвым героем быть лучше, чем живым, поскольку от совершившего подвиг станут ждать новых геройств, что превзойдут вошедшие в легенды поступки.

— Но ведь и для малых, и для великих есть деяния,