Это был выпад против небольшой, но заставлявшей прислушиваться к себе группы членов Либеральной партии из Онтарио, Квебека и других провинций, которые искренне хотели присоединения Канады к США. В период 1892–1894 гг. эта группа взбудоражила общественное мнение. В 1870—1880-х гг. приблизительно 0,5 млн франкоканадцев уже переехали в Новую Англию. В 1893 г. лидер либеральной оппозиции в законодательном собрании Квебека Оноре Мерсье считал, что Квебек будет жить лучше, если он будет американским штатом, а не канадской провинцией. Однако большинство квебекских либералов не разделяло эту точку зрения. Луи Жеттэ, судья Верховного суда Квебека, был твердо убежден, что франкоканадцы находятся в большей безопасности, оставаясь в составе Канады. Он выразил эту мысль с определенной долей иронии: «Чтобы остаться французами, нам нужно сделать только одно — остаться англичанами».

Однако что бы американцы ни думали о Канаде, им все еще была по душе мечта Уолта Уитмена[318] увидеть флаг США развевающимся над территорией Северной Америки от Рио-Гранде до Северного полюса. К 1890-м гг. у американцев «развился аппетит», появилась склонность к экспансии. В январе 1893 г. Сэнфорд Баллард Доул[319] произвел «ананасовый» государственный переворот на Гавайях, свергнув королеву Лилиуокалани и затем преподнеся эти острова Вашингтону. В марте того же года тогдашнему президенту США Гроверу Кливленду хватило порядочности отказаться от этого дара. Президент Уильям Мак-Кинли (1897–1901) отличался менее твердым характером, и в 1898 г. он включил Гавайи в состав США. Тогда же под давлением требований освободить Кубу от Испании, бесхарактерный президент был втянут в никому не нужную войну шовинистически настроенной американской прессой[320].

Основные конфликты между Канадой и США были частично разрешены с помощью арбитража. Первым из них был сыгравший заметную роль Вашингтонский договор 1871 г. В этом случае сэр Джон А. Макдональд искусно защитил интересы Канады от американцев, которые хотели получить как можно больше, и от британцев, которые, похоже, были готовы отдать США столько территории Канады, сколько было нужно, чтобы сгладить британско-американские противоречия. Журнал «Грип» («Grip») опубликовал откровенный разговор между Джоном Булем и дядей Джонатаном[321] о Крошке Канаде, изображенной в образе маленького мальчика, с которым, как явствует из этой беседы, мало кто считался:

«К р о ш к а   К а н а д а. Мой папа всегда прощает меня. Сколько я себя помню, он всегда прощался и с моими вещами. Я хочу спросить папу, а не лучше ли будет отдать меня и всю ферму сразу дяде Джонатану <…>? Может, если бы я жил у дяди Джонатана, то он бы не раздавал мои вещи кому попало.

М и с т е р   Д ж о н а т а н. Нет! Черт подери! Я не соглашусь. Джон Буль, скажи “нет“. Неужели ты не отдашь мне эту малявку?

М и с т е р   Б у л ь. Нет, нет! Разрушить мою империю? Никогда. (В сторону.) Но послушай, я же не могу отдать ее тебе у всех на виду; приличия нужно соблюсти, но ты же знаешь, что в конце концов все-таки ее получишь».

Американская авантюра на Кубе в 1898 г. заставила канадцев насторожиться. В те годы считалось, что военные авантюры хороши для морального состояния нации, для ее мышц и для силы ее духа. Поэтому когда в октябре 1899 г. разразилась война в Южной Африке[322], многие англоканадцы испытали страстное желание показать миру, на что способна Канада. Франкоканадцы, напротив, не хотели участвовать в этой войне, потому что — и это не явилось неожиданностью — они больше симпатизировали религиозным бурам с их крестьянским образом жизни, нежели шумным агрессивным английским горнорабочим, которых буры называли «уитлендерами»[323].

Англо-бурская война расколола — и весьма сильно — кабинет министров сэра Уилфрида Лорье, элегантного мужественного франкоканадца. Он был премьер-министром и главой первого (после 1878 г.) либерального правительства, победив сэра Чарльза Таппера и Консервативную партию на всеобщих выборах 23 июня 1896 г. В 1897 г. в Лондоне, во время празднования «бриллиантового» юбилея[324] правления королевы Виктории, Лорье был посвящен в рыцари. Теперь имперская слава этого замечательного события трансформировалась в имперскую войну.

Под влиянием торонтской газеты «Глоуб» и монреальской «Монтриол Дейли Стар» («Montreal Daily Star») англоканадцы стремились отправиться воевать в Африку. В конце концов, ввиду требований англоканадцев официально сформировать подразделения для заморской службы Лорье вынужден был пойти на компромисс. Было решено, что официального подразделения не будет, но добровольцы могут ехать в Африку за счет канадского правительства. В этом случае они будут получать плату от британской армии и находиться под ее контролем.

В 1884 г. сэр Джон А. Макдональд не соглашался пойти на такие экстремистские авантюры: 15 лет спустя это было непросто и для Лорье. Эта война свидетельствовала о переменах, произошедших в мире, который стал меньше благодаря транспортным системам, коммуникациям, электричеству и новостям. В 1899 г. Южная Африка стала ближе, чем в 1884 г. Хартум[325]. Это был мир, тщеславие которого росло вместе с мечтами об империи, о славе наций; Россия лелеяла свой панславизм; Франция и Великобритания соперничали — кто бы мог подумать — в Судане, уже не говоря о Западной Африке, Индокитае и южной части Тихого океана; Германия с неистовым стремлением нувориша стремилась к созданию собственной империи. В каждом языке ощущалось эхо выражения «Германия превыше всего». Поэтому и англоканадцы могли распевать вместе с британцами:

Ребята, мы солдаты королевы,

И где мы только не бывали,

И что мы только не видели,

Мы будем драться за славу Англии, ребята,

Если нам придется показать им, что мы не шутим!

We’re the soldiers of the Queen, my lads

Who’ve been, my lads who’ve seen, my lads,

And who’ll fight for England’s glory, lads,

If we have to show them what we mean![326]

Однако этот порыв вряд ли мог найти отклик во Французской Канаде, где в какой-то степени уважали британский флаг, но были равнодушны к славе Англии. Эта двусмысленность прекрасно отражена в стихотворении «Английское знамя» («Le Drapeau anglais»), написанном Луи-Оноре Фрешеттом в 1880-х гг.:

— Посмотри, как красиво развевается этот флаг, —

Сказал мне отец.

— Он сделал твою страну процветающей,

И он уважает твою свободу.

— Но, отец, прости, что я осмеливаюсь…

Но разве у нас нет другого флага, нашего собственного?

— А это