лишь притворяюсь затерявшимся в сомнительных радостях салочек и пряток. Укрепив волю свою, я пристально слежу за командой и пассажирами брига — так, что едва ли даже знаменитый Крысоловный Сыщик сможет сравниться со мною в наблюдательности.

Команда брига — всего около дюжины матросов, носящих причудливую и неведомую мне форму, напоминающую фартуки и вышитую диковинными оранжево-чёрными тварями. Коков или простой обслуги видеть нам не доводится: они незаметны и, должно быть, обитают в дальних каютах. Свирепой стражи, которая бдительно охраняет бриг от пиратов и сирен, тоже не углядеть. Матросы же коварно перекидываются в обличье женщин, весьма милых с виду. Всем им, я думаю, лет около сорока-пятидесяти, и все они необычайно приветливы с пассажирами брига.

Однако на бриге этом собраны воистину потерянные души, ищущие покоя. Помимо нас с Лайлом, здесь ещё тридцать шесть человек — в четырнадцати каютах на второй палубе. В некоторые из этих кают я наведывался в свободные часы, и нашёл их отменно обставленными и раскрашенными, хотя и тесноватыми. Немудрено — в иных помещается по четыре человека! Отдельные (хоть и смежные) каюты занимаем лишь мы с моим товарищем по миссии да Безумный Найви, соседа которому не нашлось. Новичков здесь размещают более просторно, старожилы же сами просят селить их вместе, поскольку желают проводить каждый миг своего времени в увеселениях.

Могу ли я описать пассажиров «Безмятежности» в единой фразе, едином порыве пера? Здесь видел я людей всех возрастов — от юнцов, едва достигших второго порога полнолетия, до стариков, которые, по видимости, древнее Безумного Найви! Также разнятся и Печати, и статусы тех, кто со мною на одном корабле: здесь есть знать второго и третьего уровня, есть аканторские дельцы, два известных стряпчих и несколько торговцев, есть один путешественник и даже будто бы учёный из Академии Таррахоры.

Позавчера говорил я с Трубочником Бернолтом из Тильвии. Его на борт «Безмятежности» привела печаль по умершей родами жене.

Кайрам Странник, что постоянно говорит о своих путешествиях, сперва промотал половину имения в разврате и поисках себя, затем впал в тяжкое бессилие, от которого не мог даже ходить.

Медрон Табачный чересчур уж тревожился о делах после двух неурожайных лет в своих уделах.

Фарх из Даматы имеет навязчивые страхи перед Велейсой, своим отцом и мечными боями. А Леарн из Вейгорда — перед всесильной тенью Эвальда Хромца.

Вообще же считается, что в плаванье «Безмятежности» можно исцелиться от тревоги и тяжкой хандры, от сердечной тоски, нерешительности, и даже нервной горячки. Благодарение Глубиннице, я не страдаю никакими из этих недугов, и после единственного всплеска дурного настроения вечером первого дня никаких неприятностей вовсе не замечал.

Сейчас, когда я записываю эти строки, идёт вечер третьего дня, и лишь лёгкая, неясная грусть тревожит сердце. Однако старожилы и матросы уверяют, что «вечерняя хандра» — непременное следствие плаванья. Будто бы весь организм настолько не желает отпускать новый прекрасный день, что вызывает разлитие желчи и тёмные мысли — которые тут же и целятся, сперва процедурами с расслабляющими грязями, потом непременными сладостями от доброй Полли и благодатным сном.

Нужно сказать, что дни в нашем плавании воистину легки, и портят их лишь тёмные тайны да дурная еда (последнее особенно удручает моего товарища).

День в «Безмятежности» строится следующим образом:

Подъём в 8 часов.

Умывание.

Обязательная общая гимнастика

Завтрак в 9 часов.

Обход доктора Тройоло (в основном лишь краткие расспросы о жалобах и самочувствии)

Игры в игровых комнатах (где, нужно сказать, весьма недурной выбор паззлов, игрушек и рисовальных принадлежностей).

Второй завтрак в полдень.

Общие чтения и игры в Большом зале.

Обед в 3 часа пополудни.

Послеобеденный сон с чтением сказок.

Игры на свежем воздухе во дворе.

Ужин в 7 часов пополудни.

Свободное время.

Процедуры с лечебной грязью в 9 часов пополудни.

Раздача сладкого от Полли.

Отбой около 10 часов.

В расписании, однако, могут происходить перестановки. Обычно нас разделяют на две группы, которые чередуют игры в комнатах и во дворе — чтобы не создавать излишних шума и толкотни. Могут добавляться или убавляться мероприятия: так, на второй день после обеда принимали мы расслабляющие ароматические ванны. Есть здесь и встречи с врачом — обычно они проходят после второго завтрака и напоминают задушевные беседы в его тихой комнате с мягкими креслами.

В день двое-трое пациентов непременно посещают некий «Зал сказок», который тоже располагается в здании администрации. Я пока не удостоен такой чести, а вот Зарент Тихий (прибывший в лечебницу из-за слабой магии и сопряжённых с этим нервных переживаний) был уже дважды. Вообще же говорят, что Зал сказок — место для тех, кто ведёт себя наилучшим образом, и выглядят после него весьма спокойными и довольными. Я же полагаю, что от него веет некой загадкой.

Ибо загадками пропитано это место, и тайны кружат над ним. Что мне перечислить в первую очередь? Может быть, улыбающийся портрет старушки в холле — тот, что, кажется, зорко следит за каждым вашим шагом? Или достойное величайших сожалений мастерство здешних поваров, — о котором мой товарищ по миссии уже начал слагать длиннейшую сагу в духе старых поэтов? Мягкость ли перин я должен описать или детские песенки и хороводы? Может быть, мне упомянуть Тайну Страшного Чердака, после которого все смеются и куда все хотят попасть? Должен ли я исследовать Тайну Противной Овсянки? Нет, вероятно следует вспомнить песенки старого Найви и его слова о какой-то Хозяюшке. Нужно ли говорить о Таинственном Подкроватье, о котором сочиняют страшилки и рассказывают их в свободное время? Или об Игре и о секрете утренних следов?

Отважно перебарывая сонливость, пишу я эти строки. Товарищ мой тем временем утратил всякую бдительность и спит, зловещим храпом завлекая и меня в тенета сна. Веки тяжелеют, и перо падает из руки.

Я, Одинокий Альбатрос, заканчиваю свой дневник на сегодня, уплывая на корабле «Безмятежности» по волнам снов. О завтрашней вахте и о столкновениях с неведомым и о борьбе с цветной капустой — непременно напишу далее.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

– Снова, что ли, — весело удивляется Лайл за стеной. — И опять правая нога, черти водные! У тебя-то что?

Солнце золотит подвески над кроватью. Легкие тенны спускаются с потолка — сейчас запоют. В какой-то книге было об этом. «Над кроватью нервных детей желательно вешать игрушки, за которыми приятно следить».

Следить за теннами приятно. Золотятся, кружатся в солнечном танце. Ловят крылышками солнечные лучи: они совьют из них гнёзда, а может, сохранят в