Шрифт:
Закладка:
— Ну, зато нам теперь никто не помешает. Ни твой сын, ни правосудие, ни власть. Ты прямо отец этого гнилого города!»
А что в семьдесят восьмом?
«— Милли, что это ты принёс? — взволнованно вопросил женский голос.
— Это, милая Агата, могильная земля с Ивы! Я изучал это место два года и понял, что оно тоже сыграет роль в создании противоядия! — Милтон!
— Ох, у Ивы кто-то похоронен? И… не опасно брать материал со столь мертвого места, Милли?
— Плита уж вся заросла. Там похоронен… Вай… Ви… неважно, это совсем неважно! Главное, что скоро я спасу вас! Это самое главное!»
Нет, надо немного раньше… Та-а-к, аккуратные двери, малахитовые…
«— Вы погубили мою дочь, — говорил неизвестный мужчина.
— Что?! Да как вы смеете обвинять меня?! — чертов Сай. — Наоборот, я пробудил в ней горячую любовь и верность! А этот Ризольд…
— Она была воплощением любви и верности с самого рождения! Уверен, именно ей завещала наша прапрабабушка спасти Броквен… Она была особенной и без вас!»
Нет, надо совсем-совсем раньше! Надо разобраться. Почва, почва, милая, расскажи воспоминания восемнадцатого века! О, вот эти обросшие двери. Узнаю теперь лианы и цветы. 1770… 1756… 1729…
Вдруг мне в уши полились потоки до боли знакомых голосов. Они были очень громкими и звонкими, правда, часто обрывались. Но все равно я могла слышать радостные возгласы, пьяные смешки, куча улыбок, возбуждения и вдохновения… основателей.
«— Значит, здесь мы воздвигнем каменных нимф! О, а в квартале Хосприл можно принимать приезжих!»
От этого сладкого голоса немного болели уши.
«— Старик, ты чертова улитка! Дай хотя бы попью…
— Осторожней, друг мой несмышлёный, это кислота!»
Послышался заливистый бархатный смех и ругательства на итальянском.
«— Понимаешь, Мистфи, люди не обращают внимания на твои заикания, потому что они мудры. Уверен, в Виллоулене будут самые умные горожане…»
Кто-то курил трубку…
А потом я услышала разговор Сабо и Чарлоутт. Их фразы стали особенно плохо слышны, каждое слово напоминало оглашающий всплеск, долго не покидающий храм и отдающийся гулким эхом…
«Будет витать в умах веками…»
«То, что объединяет город…»
«То, что невозможно будет забыть…»
«Её никто не сможет заточить в кандалы…»
«И не сожжёт…»
«Песнь…»
«ПЕСНЬ».
Это короткое слово все голоса до единого резко вскрикнули, я чуть не оглохла от этого громогласного крика. Казалось, перепонки уже разорвались, а звон в ушах станет вечным.
Я начала охать и ахать, отвлекаясь от медитации и слезливо прося Юлу и Улу о помощи. О концентрации уже никакой речи и не шло, я снова напрягалась и перестала смотреть в одну точку.
А пока вытаскивала руки из почвы, успела услышать последние фразы:
«Что, по-твоему, должна содержать главная песнь города, которая будет жить в памяти людей вечно, Сабо?
Хм, думаю, искренность, патриотизм, любовь, семья, мудрость и… дружба. Уверена, песнь с таким содержанием зажжет огонь в сердцах тысяч людей…?»
Глава 21. Тайна аномального города
Пока Юла и Ула поднимали кряхтящую и стонущую меня на ноги, призраки и Особенные тут же отвлеклись от медитации, словно ошпаренные подбегая ко мне один за другим.
Передо мной первее всех оказался Эйдан, что-то крича и трясся меня за плечи. Волосы его встали дыбом, пот полился с висков ручьями, а глаза, казалось, вот-вот должны вылететь из орбит. Затем подключились и остальные призраки, расспрашивая меня о чем-то…
— Вы услышали кого-то, мисс Гостлен?!
— Почва нашептала что-то ужасное?!
— Вы услышали основателей?!
Но шум в ушах был настолько сильным, громким и бахающим, что голоса Силентийцев походили на отдаленное кудахтанье. Из-за адского звона все вокруг меня будто замедлилось, перед глазами плыли круги, каждое дерево двоилось, а купол словно падал, раскалываясь на несколько тысяч осколков. Я не чувствовала костлявые пальцы Юлы и Улы, не ощущала потоки холодного воздуха, что молочно-белой дымкой сновали у моего лица. Аромат благовоний исказился, стал похож на запах бензина, Призрачная брошь сделалась тяжелее кирпича, больно давя на грудную клетку.
Хоть в ушах была сплошная каша из голосов и криков, мозг сохранил одно слово, и теперь оно безостановочно крутилось в моей голове, точно юла… «Песнь».
С этого слова начинается целая загадка, рассказанная почвой. Песнь, о которой говорили Сабо и Чарлоутт, такая особенная, что осталась с Броквеном навечно; по идее её хоть немного знает каждый броквеновец, ведь песнь о необычном городе передавалась из уст в уста на протяжении трёхсот лет, она сплотила множество поколений, ее пели на каждом празднике… А ещё это оружие, которое не сотрёшь с лица земли, не утопишь и не разобьешь, потому что оно живет глубоко в горожанах, прочно засело в памяти, вцепилось мертвой хваткой за сердце…
На ум приходил только гимн Броквена. Это именно та песня, от которой в груди всегда становилось тепло, городские просторы окрашивались в яркие цвета, а мелодия приятной трелью отдавалась в ушах. Хоть Броквен — городок грешный, помнится, все с удовольствием напевали простую песню под гитару и фортепиано…
Но есть один вопрос: почему почва так закричала на словах про песнь? Гимн может помочь в спасении Броквена? Или в поисках Филсы?
— Елена, ты слышишь меня?!
Звон постепенно стихал, как и прочие шепоты почвы; дыхание восстанавливалось, глаза фокусировались на Эйдане, а уши — на его надрывном голосе.
— Да, да… Слышу, — монотонно отвечала я, приходя в себя. Призраки Силенту взволнованно оглядывали мой облик, в то время как Особенных слегка потряхивало.
Эйдан отпустил мои плечи, выдыхая холодный воздух и стряхивая ошмётки почвы с моих рук. Он что-то бурчал про проклятый призрачный Броквен и аномалии, фыркая и поджимая губы. А Юла и Ула разогнали всех Силентийцев и парили около дома Амабель, подставив руки к подбородкам. Брови их опустились, а белая кожа потемнела, стала какой-то серой.
— Расскажите, что вы слышали, Елена Гостлен, — молвили они медленно, а в их лицах отражались мои стеклянные глаза с лопнувшими капиллярами и сутулые плечи. Было ощущение, что я за эту медитацию опьянела.
Я облизнула губы, посмотрела на друзей. Тела прижала Юнка к себе, Кёртис нахмурился и скрестил руки, Мартисса все вздыхала, а Милтон неистово дрожал, все отводя взгляд. С того момента, как мы прочитали записи основателей, он стал ещё более нервным, словно узнал какую-то жуткую истину.
Я старалась сформулировать
