стояли люди, которые не бросят в беде. Телагея не даст отчаяться, с Кертисом любой Отец нипочём, Мартисса оживит своей любовью, а Милтон защитит от любой напасти, как родной отец. И насколько бы не оказалась страшна и горька правда об этом городе, об основателях и Эрнессе Вайталши, мы не посмеем испугаться и отступить.

— Мы долго шли к этому, — спокойно ответила я, беря Эйдана за руку и мельком поглядывая на Особенных. — Галлюцинации, Танцы на костях, бег от гигантов, маскарад в Джайване, храм То Хомы… И все ради того, чтобы узнать историю Броквена и спасти его от Отца.

Амабель молча выслушала, стряхивая пепел с трубки. Ухмыльнувшись, она закрутила ключи на пальце и зашагала в дом.

— Что ж, тогда приглашаю в свою скромную хату.

* * *

Амабель вела нас по просторному дому туда, где хранится вся история Броквена и украденные артефакты — в подвал. Пока шли, рассматривали на темно-синих стенах фотографии маленькой Пруденси с пепельными косичками и задумчивыми глазками, а также пытались прочесть надписи на потертых от времени бумажках, что висели на веревочках. Нарисовано детской рукой было и много рисунков, а также схем: звёзды, подобие ангелов и Бога, монструозные цветы и привидения в белых простынях. Остались даже синие отпечатки пальцев.

Заметив наши заинтересованные взгляды в сторону фотографий и бумажек, Амабель размеренно заговорила, попыхивая трубкой:

— С самого детства я, скажем так, немного отличалась от остальных детей в Броквене. К примеру, пока мои ровесницы играли в «Дом с привидениями» около заброшки, я сидела напротив неё на старой лавке и размышляла о том, что же там могло произойти такого, что этот дом стал заброшенным. Пожар? Суицид? А может массовое убийство? К этим вопросам прибавлялся ещё десяток: зачем это сделали? Что чувствовали в этом момент? Что случилось с Броквеном после этого инцидента?

Мы тут же оживились, а Амабель продолжала:

— Да, я безумно интересовалась Броквеном с пяти лет. Меня интересовала каждая старая землянка, каждая улица, каждое дерево в лесу. Я хотела узнать историю всех аномальных мест в Броквене. Я жаждала узнать, что же случилось с этим городом на самом деле, кто или что виноват во всех бедах и от кого стоит ждать спасения. Меня терзали определенные мысли, пока я гуляла по Броквену: почему именно этот город выбрал Господь? Предназначено ли судьбою жить горожанам в этом аномальном городе? И если да, то какую роль играет каждый броквеновец? Какую роль играю я? Мне хотелось во что бы то ни стало докопаться до истины Броквена, понять, для чего мы все здесь и что скрывается за цепями и туманом. А поскольку обожала документальное кино и увлекалась режиссурой, я хотела снять о Броквене фильм и сначала показать городу, а потом и всему миру.

Пруденси указала на фотоаппарат — пыльный чёрный «Polaroid», что лежал на кухонном квадратном столе вместе с кучей глянцевой серой кинопленки с мутными изображениями улиц города. В отдалённом уголке стола, придавленные миской с наливными синими яблоками, лежали постеры старых черно-белых фильмов.

— В раннем возрасте я уже записывала свои размышления на бумагу и усваивала написанное, — молвила Амабель. — В десять лет писала целые доклады про места Броквена, ходя по заброшенным зданиями и засиживаясь до ночи в библиотеках, читательских и философских клубах. С четырнадцати я начала осваивать камеру, желая запечатлеть каждое явление Броквена, и ходить в открывшийся научный исследовательский центр микробиологии и биохимии. Там я и познакомилась с дядей Милом.

Пруденси обернулась, смотря на Милтона. В глазах её читалась тёплая нежность, что заставила Крейза улыбнуться дрожащими губами. Он поправил очки и посмотрел на Амабель с отцовской любовью, словно перед ним стояла его родная дочь. Создалось ощущение, что они оба предались старым добрым воспоминаниям, от которых становилось приятно на душе, и всплывали в голове голоса, отдающиеся эхом.

— Он мог видеть то, чего не могли другие учёные, — на выдохе сказала Амабель, продолжая смотреть на Милтона. — Каждое записанное им явление было открытием, ещё одним плодом для размышления и исследований: свечение растений, розово-зелёная пыльца на дорогах, призрачная ржавчина… Дядь Мил навёл меня на много новых мыслей, мы с ним делали заметки и собирали все больше материала для моего фильма. А незадолго до своей смерти он сказал мне одну фразу, которую я запомнила на всю жизнь, даже записала чёрным перманентным маркером на белую футболку! Помнишь, дядь Мил?

Милтон прикусил нижнюю губу, почесывая затылок. Пальцы его скрючились, а волосы стали электризоваться. Он несколько раз повёл устами в разные стороны, а затем поднял голову и застенчиво, несколько неуверенно ответил:

— «Все, что утеряно людьми, хранится в земле»?

Амабель закивала.

— В точку. Запомните эту фразу, дорогуши. Ну а потом я поехала учиться на культуролога в штат Вашингтон. Во время учебы ездила по другим городам, изучала их историю, жителей, их менталитет и ценности. И тогда я поняла, что Броквен — тот город, который действительно не похож ни на один из городов США. Он построен на аномалиях, здесь паранормальна даже психика людей. И я тогда решила, что после учебы обязательно вернусь сюда, чтобы узнать историю и доснять документальный фильм.

Когда приехала в Броквен, начала углубленно изучать спиритизм и буддизм. На несколько месяцев я переехала в завалы книг, чтобы потом найти смысл во фразе дяди Мила и создать храм То Хомы — вид медитации, при котором человек общается с почвой.

Я резко вдохнула спертый воздух, смешанный с никотиновым дымом. А ведь правда, земля помнит все, что когда-то было на ней, также как и деревья. Почва Броквена ещё и болтать разными голосами умеет!

— Сначала я даже не верила в то, что почва действительно знает историю Броквена, что она тоже аномальна, — усмехнулась Амабель хрипло. — У меня не получалось, я бесилась и ругалась на свою наивность… А потом в один прекрасный день я услышала все. Я услышала голоса из всех эпох, застала все смерти в городе и историю каждого аномального места. Это было невероятно, хоть сначала и непонятно…

Так я и начала проводить целые дни в храме То Хомы и под вечер записывать все услышанное. Такими темпами я добралась до восемнадцатого века — века, в котором все и произошло. За две недели мне удалось добраться до самого интригующего момента, но… меня отравили.

— Как раз об отравлении, — встрепенулся Эйдан, перешагивая порог лестницы к подвалу. — Зачем пекарям понадобилось отравлять вас?!

— Ещё и ядом, подозрительно похожим на жижу из призрачного Броквена, — подметила