Нужно понимать. Так, а это что ещё за представление?!

Иван посмотрел в том же направлении, что и Семёнов. На улице стоял оборванец, мальчик лет тринадцати босиком и в грязных лохмотьях, в руках его была белоснежная женская сумочка, расшитая в цветочки разноцветными и блестящими нитями. Мальчишка что-то вытаскивал из нее и запихивал себе в карман. Когда он увидел полицейских, то просто застыл, как парализованный.

– А ну, иди сюда! – зычно прикрикнул на него Семёнов.

Мальчишка начал судорожно оглядываться, выискивая пути к побегу. Полицейские лошади медленно двинулись вперед. Парень быстро принял решение и швырнул сумку им под ноги, а сам с разбегу перемахнул через забор.

– А ну, стой! – ещё раз крикнул Семёнов.

Иван соскочил с лошади и кинулся к ограде за парнем.

– Трегубов, стой, – теперь уже своему товарищу крикнул урядник, оставаясь сидеть на своей лошади. – Ты его не догонишь и не поймаешь уже.

Иван остановился и сам, понимая это. Он разочарованно развернулся и подошёл к сумке. Белая сумочка лежала прямо на грязной земле. Полицейский наклонился и поднял её, – внутри ничего не было, воришка всё забрал.

– Ну, что там? – спросил Семёнов нависая над сумкой с коня.

– Ничего, – ответил Иван, – засовывая руку внутрь. Хотя… какой-то листок.

Он вытащил руку из сумки и посмотрел на свой улов.

– Фотографическая карточка, – ответил он.

На фотографии была молодая женщина в строгом костюме и шляпке, её взгляд был тоже строгим, но его смягчали пухлые щеки с ямочками. Семёнов наклонился и выхватил фотографию из рук Трегубова.

– А она ничего, милая. Так на обратной стороне ничего нет, жаль. Там точно ничего больше не осталось?

– Нет, – ответил Иван, залезая на лошадь с сумкой. – Давай обратно, – он протянул руку.

– Что?

– Карточку, что ещё.

– Зачем тебе она, Трегубов? – лукаво спросил Семёнов.

– Надо найти хозяйку и вернуть ей и сумку, и карточку.

– И как же ты её найдёшь – ни адреса, ни имени?

– Что-нибудь придумаю.

– Ну-ну, – усмехнулся Семёнов, пуская лошадь вперед.

8.

Ближе к вечеру Трегубов забрал свой гражданский костюм, сшитый портным. После окончательной примерки Иван всё же чувствовал себя в нём непривычно. Полицейский повернулся сначала одним боком к зеркалу, потом другим. Из зеркала на него смотрел незнакомый господин. Казалось, что он совсем недавно носит мундир, но он уже настолько врос в него, что тщательно подогнанный костюм казался ему совершенно чужеродным. Не только движения в нём казались совсем другими, непривычными, но само ощущение прикосновения мягкой ткани к коже было новым и почти неприятным. Урядник решил, что так и отправится домой в костюме, чтобы привыкнуть нему. Он попросил портного помочь сложить мундир, и, присовокупив к завернутому костюму портупею с шашкой, они вместе создали сверток, который можно было закрепить на лошади.

Иван решил пойти на радение скопцов в костюме, без полицейской атрибутики, чтобы не отпугнуть участников собрания, с которыми он собирался переговорить. Идти на это радение ему не хотелось, он испытывал одновременно неприязнь к скопцам и робость в общении с сильно религиозными людьми.

Тем не менее, вот он уже стоит перед дверью того самого дома, где произошло убийство. Иван на некоторое время замялся, потом вдохнул полной грудью и постучал в деревянную дверь. Вскоре он услышал за ней поскрипывание половых досок. В дверном проёме появилась женская фигура. Было ещё светло, и Трегубов хорошо рассмотрел лицо женщины в темных одеждах, лет двадцати или чуть более. Её волосы были убраны под простой платок, а большие серые глаза на курносом лице смотрели на переодетого полицейского с искренним любопытством.

– Ещё рано для радения, младший брат, – сказала она голосом с приятным тембром, – но проходи, пожалуйста, не стой.

Женщина посторонилась, и Иван вошел внутрь. В доме уже убрались. Скамейки, стоявшие раньше у стены, были сдвинуты в сторону центра единственной комнаты первого этажа, а в самом центре стоял на подставке грубо сколоченный деревянный крест. Стоял прямо на темном пятне. Кровь впиталась в дерево, и полностью отскрести её, очевидно, не удалось.

– Я пришёл по поручению Егора Ефимовича Мартынова, – Иван повернулся к женщине.

– Ой, простите, – улыбнулась она, – а я то приняла Вас за брата, раз Вы в обычном платье. Егор Ефимович сказал, что придут из полиции, и я не ожидала, что это будет такой солидный молодой господин.

– Да, – смутился Иван, – я решил, что не стоит приходить сюда, э – э… в мундире и с оружием.

– Вот это верно, оружие здесь ни к чему, – снова улыбнулась женщина.       – Вы проходите, садитесь, пока я закончу готовить корабль к радению. Егор Ефимович сказал помогать Вам и рассказывать, что Вам будет интересно. Если что-то будет нужно, сразу зовите. Меня зовут Дуня.

– Очень приятно, – ответил Трегубов, – а я Иван. Скажите, Дуня, Вы здесь прислуга или тоже это… как Вы сказали?..

– Я – дочь, – радостно заявила Трегубову Дуня, – обращенная, но пока не обеленная. Если всё будет хорошо, и мною будут довольны Ветра, то пройду обряд уже в этом месяце.

– Гм, понятно, – пробормотал Иван, который присмотрел себе трехногий табурет в углу. – Пожалуй, я посижу там. А Вы знали Серафиму и Олимпиаду?

– Плохо. Я всего второй раз здесь. Но какая трагедия! – с огорчением сказала Дуня, опустив руки. – Что за чудовищем нужно быть, чтобы сотворить такое!

– Вы верно подобрали слово «чудовище». Надеюсь, мы его найдём.

Иван пошёл в угол и уселся на табурет, чтобы не мешать Дуне готовить помещение или «корабль», как она его назвала. Одновременно Трегубов недоумевал, что могло заставить такую, с виду абсолютно нормальную и даже симпатичную, женщину стать обращенной и хотеть обряда. Полицейский внутренне содрогнулся, случайно представив себе процедуру посвящения.

Тем временем начали приходить новые гости. В основном это были мужчины. Одни из них были одеты в обычную городскую одежду, не говорящую о большом достатке, другие тут же переодевались в белое – эти носили небольшие бороды – и садились все на одну скамью.

– Это певцы, – прошептала Дуня, увидев, что Иван рассматривает именно их. – Они прошли двойной обряд.

– Они поют? – уточнил Иван на всякий случай, запутанный иносказаниями вроде корабля или обеления. Он не стал спрашивать, что такое двойной обряд, чтобы не давать новую пищу своему воображению.

– И как поют! – восхищенно полушёпотом сказала Дуня. – Но Вы скоро и сами услышите.

– Скажите, Дуня, – решился также полушёпотом спросить Иван, – а Вы здесь зачем?

– На радении? Подготовить всё и потом убраться, – не поняла женщина.

– Нет, я не про это, а вообще про всё