душам. Не знаю, что ему во мне приглянулось, но отпустил он меня тогда. Говорит, если хочешь выбраться, есть у меня места в полиции, толковые люди нужны, но, говорит, грамоту нужно знать, иначе никак. Я пришел тогда домой, посмотрел на жену на сносях, на сарайчик наш убогий и сказал себе: вот он шанс, не упусти! За полгода научился я у одного знакомого – за деньги, конечно, – читать и писать. Пишу, правда, не шибко хорошо до сих пор, – честно признался Семёнов. – Петрович на меня пеняет за это, но жизнь я свою изменил. Сыновей обоих грамоте выучу, и будут они, как и я, служить в тульской полиции. И, надеюсь, что не будут знать такой нужды, как я в молодости, – Семёнов закончил рассказывать и посмотрел на Трегубова.

– Молодец, что ещё тут сказать, – проговорил Иван, – а меня в гимназии выучили, батюшка всё оплатил. И в полицию с радостью взяли. На всём готовом, в общем, – подытожил Иван.

– Ладно тебе, Трегубов, прибедняться. Ты сам пошёл себе рубль зарабатывать, поэтому от всех у нас тебе уважение. Думаешь, я не насмотрелся за свою жизнь на благородных? Одни бездельники. Иные, как потеряют состояние, как батюшка твой, так быстро до скотского положения опускаются, так и не предприняв ничего ради себя же. Но есть, конечно, настоящие люди. Вон как-то Лев Николаевич, граф Толстой, к Илье Петровичу заезжали. Что за человек! Что за ум великий! Я тебе так скажу, Трегубов, запомни: каков человек – не от происхожденья зависит, а от души его. Поверь мне, немало я разных людей и людишек повидал.

– Хорошо, – смущенный откровениями товарища, Иван решил вернуться к делу. – Значит, говоришь, на металл продадут колпак по весу?

– Как пить дать! В нашем городе это можно.

– И что, никто не заподозрит, не спросит, где взяли?

– А то не понятно, где! Но когда барыши светят, все будут молчать. Думаешь, те кто колпак свинтили, много получат? Рубль или трёху – в лучшем случае. Остальное перекупщик заработает.

– Но так рисковать за рубль!

– Я тебе уже объяснил, что, когда нужда, и рубль – большие деньги. Кроме того, по мелочевке полиция редко кого до суда доводит. Да, бывает. Но иногда главное – это не наказывать, а знать, что происходит, и пресекать. Кажись, доехали.

За беседой урядники проехали Упу по мосту и подъехали к длинному сараю. Вокруг стояли небольшие домики и сарайчики, иногда двухэтажные. На улице царила нищета. В воздухе висела тишина, казалось, даже птицы молчали. Полицейские спешились.

– Заметили нас, супостаты, – усмехнулся Семёнов. – Идём. Это общежитие, здесь рабочему человеку можно снять небольшую каморку или койку с клопами, за недорого.

– Почему нам сюда? – спросил Иван.

– Знаю одного типа здесь по старой жизни, он как раз в курсе, что и куда можно сбыть. Сам не работает, гад, и не ворует, живёт на проценты, – урядник сплюнул для усиления своего презрения к этому человеку.

Из общежития показался испуганный мужичок с острыми усиками, очевидно, хозяин.

– Здравствуйте, господа. Зачем пожаловали? – спросил он дрожащим голосом.

– Мне нужен Плешивый, – позови его сюда. – Скажи, что очень срочно, пусть сам выйдет. Мы внутрь не пойдём.

Иван понял, почему Семёнов не захотел входить: он за пару метров от открытой двери уже начинал чувствовать запахи, доносившиеся изнутри. Мужичок, с облегчением от того, что не он нужен полиции, юркнул в дом.

– Ты здесь жил? – спросил Иван.

– Не здесь, но в похожих местах. Хорошего здесь мало. Но сейчас не то, что раньше. Сейчас больше возможностей отсюда выбраться. Времена меняются.

Из общежития вышел приличного вида господин, в дешевом, но чистом костюме, с небольшим брюшком, и не имеющий ни лысины, ни плеши, с достаточно тривиальной прической.

– Пойдем, поговорить нужно, – ответил на вопросительный взгляд Плешивого, Семёнов, который предварительно осмотрел улицу. – Тут слишком много вокруг любопытных глаз и ушей.

Семёнов развернулся и пошёл за угол общежития. За ним последовал Плешивый, а потом Трегубов. За углом показалась деревянная полусгнившая пристройка. Все трое обошли её и оказались в небольшом укромном и скрытом от посторонних взглядов уголке.

Семёнов повернулся к Плешивому, который шёл за ним по пятам, и коротко, почти без замаха, ударил того в лицо. Трегубов просто опешил от увиденного. Плешивый отлетел от полицейского, который его ударил, и стукнулся спиной о дверь пристройки, закрытой на ржавый замок. Дверь скрипуче простонала, но выдержала вес человека. Плешивый выпрямился, вытирая проступившую на губе кровь ладонью.

– За что? – спросил он низким голосом, глядя прямо в глаза Семёнову.

– Ты мне должен пять рублей, помнишь? Я тебя выручил. Ты сказал: «завтра отдам». Сколько прошло? Три недели или четыре?

– Послушай, я как раз завтра собирался.

– Нет, это ты меня послушай, – Семёнов сделал знак рукой молчать, открывшему было рот Трегубову, – завтра ты привезёшь мне деньги. А сегодня ты пойдёшь и скажешь своим дружкам, чтобы они сами поставили паровой колпак на место.

– Но, послушай, я уже давно не занимаюсь медью и вообще металлом! – взмолился Плешивый.

– Мне всё равно. Если ты этого не сделаешь, то я возьму тебя, а ты мне в полиции составишь список их имён. Составишь! Я их арестую, а тебя выпущу. Чтобы все знали, что ты доносчик.

– За что ты так меня? – побледнел Плешивый.

– Считай, что это проценты с пяти рублей, и больше я тебе помогать не буду. Ты всё понял?

– Понял, – злобно ответил Плешивый.

– Советую быть вежливее, – Семёнов сделал шаг в направлении собеседника, тот испуганно отступил. – Пошли, Иван.

Полицейские вышли на улицу и сели на коней. Когда они отъехали, Трегубов вопросительно повернулся к Семёнову:

– Что это было?

– Что? Считай это обучением, Трегубов. С некоторыми нельзя, как с обычными людьми. Иначе они не то, что уважать, просто слушать тебя не будут. Они обращают внимание только на угрозу. Для них люди делятся только на два типа: это те, с кого они могут что-то взять, и те, кто может взять что-то у них. Они как животные, боятся сильного. Понял?

Иван глубоко задумался.

– Нет, – ответил он через минуту.

– Ну что тут непонятного? – вздохнул Семёнов.

– Почему «Плешивый»?

– Трегубов, я ж серьёзно! Потому что фамилия у него такая.

– Да, я понял, что серьезно. И что дальше будет?

– С Плешивым? Прибьют его когда-нибудь собственные дружки.

– Я про колпак.

– Надеюсь, что его вернут. А если нет, тем хуже для Плешивого.

– А ловить тех, ну, кто это сделал, мы не будем?

– Нет. А зачем, если всё прикрутят назад? Я же говорил, нелегко здесь людям.