шпаны не имели того криминального характера, как это бывает в наше время, но не были и совсем безобидными. Вскроют вагон. Что там? «Ага! Яйца! Хорошо!» Ну, и давай швыряться этими яйцами во что ни попало. Видимо, однажды они добегались до чего-то серьезного, и мать кинулась спасать сыночка. Не знаю, куда она пробилась, но среди других там оказался и сам Сталин. К просительнице снизошли, просьбу уважили, а подписать пропуск на выход при вожде не осмеливаются, и Сталин благодушно подписал его сам. Постовой на выходе от такой подписи опешил и не отобрал у нее пропуск на выходе. Рассказывают, что этот пропуск с автографом «отца родного» бережно хранился в семье, но где он теперь — не знаю.

Одна судьба может иметь благополучный исход, что вовсе не обязательно для других судеб. Дядя Саня в то время устроился в Москве участковым в отделении милиции. Его деревенский «друг», однофамилец и недальний родственник (двоюродный или троюродный?) Филек подсунул под дверь милицейского помещения подметную грамоту. Записку подобрала пришедшая первой уборщица и передала ее начальнику отделения. После она сокрушалась: «Александр Петрович! Если бы я знала. Я бы лучше изорвала ее на клочки или сожгла». Дядя Саня вынужден был переквалифицироваться и сумел стать шофером. Шофером он служил и на фронте. Во время критического положения под Москвой он попал в госпиталь с желудочным отравлением. Это не был единичный случай, их там оказалась порядочная группа. По опубликованным теперь воспоминаниям немецких солдат, этим недугом в то время страдала и немецкая армия. Но дядя Саня как сын кулака был обвинен в дезертирстве или в попытке дезертирства путем злостного заболевания и был сослан в лагерь все под тот же Акмолинск. Умирающий дистрофик, он был списан как умерший. Каким-то образом этого дистрофика подобрала немка из депортированных немцев Поволжья. Там он и оставался до конца дней своих в начале 60-х годов, работал под Акмолинском заправщиком и был в чести у шоферов всей округи. Были там у него и дети, о которых я ничего не знаю. Однажды он приезжал даже в Чернаво, но никакой попытки связаться с бывшей законной женой не предпринимал. Видимо он знал за ней немалые грехи, да и мог опасаться, как говорится, быть засвеченным. Единственное, о чем он тосковал, то это о сыновьях, особенно о старшем Женьке.

Удивительным образом жена его Любовь Родионовна все положенное по закону время получала на детей пособие за погибшего на фронте мужа. Мать моя все время упрекала ее вчуже за то, что она бросила детей на произвол судьбы. Тогда она устроилась работать проводницей и дети на длительный срок оставались предоставленными самим себе без присмотра. Старший Женя 1928 или 1929 г. рождения оказался втянутым в воровскую среду, да так в ней и остался. Году в 1946-м в какой-то разборке он порезал человека, не знаю, до какой степени. Скрываясь, он оказался в Чернаве. Желанная и болезная за всю свою родню тетя Анюта придумала спрятать Женю куда подальше и отправила его к своей сестре, к моей матери.

А тогда мы жили в Хабаровском крае, куда переселились как новоселы в 1940 г. Ничего более странного придумать было нельзя. Весь Дальний Восток за Байкалом тогда был пограничной зоной, куда вход посторонним был воспрещен. Там все колхозники были паспортизованы, во всей остальной стране оставаясь беспаспортными. Даже непонятно, как он мог миновать Иркутск. Таких здесь снимали с поезда и подвергали строгой проверке. Но Женя как-то пронырнул и заявился в деревню к тетке, моей маме. Деревенька эта была практически на самой границе, что в 7 км выше от впадения р. Буреи в р. Амур. Здесь был особый пограничный режим, каждый человек был на учете, и любой пришлый немедленно брался на заметку. К тому же мать в это время была председателем сельсовета. Укрывательство в таких обстоятельствах было смертельно опасно. Но председательская должность матери, наверно, и помогла. Ей удалось через знакомых баб или бабу в паспортном столе в Архаре за какую-то мзду (картошкой) получить для Женьки паспорт и прописать его у себя. А «доброхоты», наши соседи еще по с. Кипчаково, не догадались усмотреть тут какого-то криминала. Родня — и родня.

В 1949 г. я повидал его проездом, завернув в деревню. Наш топографический отряд, в котором я служил, проезжал эшелоном с полевых работ из Комсомольска-на-Амуре на зимние квартиры в г. Свободный. В Архаре начальник штаба подполковник Трифонов отпустил меня на три или четыре дня, сокрушаясь при этом: «Что же ты раньше не сказал, в последний момент!» Побывка моя совпала с праздничным днем 7 ноября. Народ гулял. Брат Витя водил меня по всей деревне, заходя чуть не в каждый дом. Следовало немедленное приглашение к столу, а Витя сразу подзывал какого-нибудь мальца и посылал его за бутылкой «от нашего стола». Домой мы возвратились только поздно вечером. Я нашел на столе небольшой эмалированный тазик с солеными помидорами (они у матери всегда были отменные). С жадностью я набросился на эти помидоры и, помнится, уходил их полностью. Утром ехать на станцию, служба.

Женя пребывал в ФЗУ в г. Райчиха. В это время на 7 ноября Женя тоже оказался в деревне на побывке. Это был своеобразно красивый крепкий парень плотного телосложения. Он не был обделен вниманием со стороны моих родителей. В это время они уже укоренились в здешнем краю и в продовольственном отношении нужды не знали. Женьку подкармливали посылками с разными оказиями. Это всего 32 км от нашей деревни, и туда нередко ходила по разным делам колхозная машина. Да он и сам уже зарабатывал. Инстинкт его попутал или дружеская солидарность, но он оказался участником, а может и организатором кражи мешка картошки. В заключении вдвоем они убили третьего соучастника как предателя, за что получили новый срок. Говорили, что он дождался освобождения из заключения и попытался осесть где-то на Дону и даже женился. Но там свои порядки, и иногородних не любят. При первой же драке он снова был осужден как рецидивист, а потому и безусловно виноватый. В 1958 или 1959 г. он был в бегах, и я видел его у матери Любови Родионовны. С виду очень крепкий, он уже явно страдал одышкой. Как я понял, он скоро установил связи в своем воровском мирке, куда сразу же вовлек и своего младшего брата Алика. Алик, по характеру более