в другой компании, и правда, кажется безопаснее… Я ведь жалею, что так и не поговорила с ней после той ссоры. Тем более, когда вернулась с задания… На многие вещи теперь смотришь иначе. Как только мне разрешат, я обязательно свяжусь со всеми родными.

Но, как бы то ни было, я никогда не забуду твой взгляд, папа, с которым ты подошёл к могиле мамы в день похорон. Она ведь покоится на том же кладбище, что и мой муж…

У Антона хотя бы осталась могила, куда я могу приходить. Его последний приют. Место, призванное чтить его память. А у Тима не будет и этой возможности.

Мне снова стало неловко. Я даже не спрашивала у него, будет ли с Марго хоть какое-нибудь прощание и нужна ли в этом моя помощь. Но если представить, что да — с местом того же памятника возникнут противоречия, так как все её родственники, помимо мужа, проживали в Красноборске и Архангельске.

В потоке машин я выехала из леса на солнце и неожиданно улыбнулась. Возможно, улыбка была защитной реакцией на произошедшее в общем — но вызвала её мысль, что Марго бы, скорей всего, вообще предпочла после смерти не тлеть в земле. А может, я представила это, потому что подруга действительно казалась слишком лёгкой, слишком воздушной для того, чтобы, умерев, представлять собой безжизненный труп. В итоге всё и сложилось так, что она избавила близких от тяжести его созерцания и привязанности к месту упокоения.

«Чёртовы сложности», — сказала бы Марго, ухмыляясь непринужденно и бодро, как всегда. — Я лучше запомнюсь живой».

Я усмехнулась, всхлипывая и часто моргая, чтобы смахнуть слёзы, и замерла, увидев перед собой в лобовое стекло огромное синее небо. Оказывается, я подъехала к началу спуска с горы. Другие автомобили уже съехали ниже, поэтому ничто не загораживало мне обзор бескрайних небес. Задержав на них взор настолько, чтобы представить, как Марго растворяется в них, я заметила в глубокой лазури поднимающуюся вверх птицу, каждый взмах крыльев которой уносил её дальше и дальше.

Как будто это была она.

И почему я в последнее время часто обращаю внимание на птиц…?

Но в этот момент я всё же почувствовала, как тяжёлый ком на душе стал на самую чуточку легче.

Я подъехала к последнему дому на улочке, за которым начиналось (я вздрогнула) пустынное поле, и припарковалась на обочине рядом с высоким, дощатым, выкрашенным в жёлтый цвет забором. В глаза бросилось, что напротив, на другой стороне дороги, на месте отсутствующего дома, стоит бордовый «Лексус LX 570». Выйдя из «Ауди» и поравнявшись с вишневым деревом по левую сторону от деревянной калитки, я ещё раз поглядела на развёрнутый ко мне багажником незнакомый автомобиль. Не факт, что гости сейчас именно у матери Вали. Может, хозяин «Лексуса» приехал к кому-то из её соседей?

Соблюдая вежливость, я постучалась. Затем, выждав, ещё.

— Есть кто-нибудь? — не выдержав, погромче крикнула я.

Чёрт. Может, я слишком рано? Да, Валя говорил, что мама всегда уезжает на дачу в пятницу ещё до обеда, но с чего я взяла, что Инна Алексеевна обязательно будет здесь? Она ведь могла решить приехать попозже, потому что, например, навещала сына. Или вообще заняться на выходных работой — самолично присутствовать на организации какого-нибудь праздника. Хотя у меня сложилось впечатление, что в данной работе ей нравится лишь должность главы агенства и получаемая прибыль: с образом креативной ведущей мероприятий у Мальковой было столь же общего, сколько у Тима с образом послушного тихони, краснеющего от любого намёка на пошлость.

С неспокойной совестью я, изловчившись, просунула пальцы за узкие доски к железному крючку, на который изнутри закрывалась калитка, подцепила тот и потянула вверх. Не с первой попытки, но мне удалось освободить его из удерживающего кольца, после чего я уже беспрепятственно отворила калитку и, скрепя сердце, проникла на участок. Здесь было тихо. Посмотрев в сторону одноэтажной бани, рядом с которой золотились на солнце вишневые и грушевые деревья, я устремилась по небольшой дорожке к ближайшей боковой лестнице высоченного крыльца, утопающего в цветах. Растения полыхали разноцветным великолепием в клумбах перед ним, и тех, что свисали из всюду подвешенных кашпо. Доски скрипели под моими ногами, когда я по ним приблизилась к незатейливой, выкрашенной в салатовый цвет входной двери. Я постучалась в неё и принялась ждать.

В это время мои уши уловили тихий шум проезжающего мимо дачи автомобиля. Почувствовав вялое беспокойство насчёт аккуратности водителя относительно моей стоящей на обочине «Ауди», я приготовилась вновь занести руку для стука, и тут дверь отворилась. На пороге стояла мать Вали Малькова, изумлённо взирая на меня снизу вверх ярко-голубыми глазами. Очков на Инне Алексеевне сейчас не было. В мочках ушей, видневшихся из-под распущенных, ниспадающих до плеч платиновых прядей волос, просматривались массивные золотые серьги. Парочка таких же увесистых перстней украшала и её тонкие пальцы с короткими, отполированными и покрытыми нежно-розовым лаком ногтями — ими она придерживала серую кружевную шаль, в которую куталась, набросив поверх простого синего платья в мелкий белый горошек.

— Екатерина Семёновна? — молодой девчоночий голос, прозвучавший из её напомаженного рта, выражал крайнее удивление. От поднятых вверх идеально выщипанных бровей на гладком лбу Мальковой показались морщины. — Чем обязана? Что-то случилось? Что-то с Валей?

— Нет, нет, Инна Алексеевна, с ним всё нормально, — поспешила заверить её я. — То есть он пока что в больнице, но его скоро выпишут. Да…

Я побоялась, что немолодая дама узрит в моем голосе предательскую фальшь: на самом деле я понятия не имела точную дату выписки Вали, потому что в интересах следствия не могла сейчас ни с кем общаться. Тем более с ним, всё ещё одним из подозреваемых.

— Уф, ясно. А то уже напугали, — в голосе послышалось облегчение. — Но в таком случае что случилось?

— Ничего. Я… я просто приехала поговорить. Понимаете, Инна Алексеевна…

Мне вдруг стало неудобно от представления того, как я, должно быть, выгляжу в глазах немолодой женщины: коллега сына, отчасти виноватая в получении им травм, вдруг сваливается как снег на голову и просит поговорить, не зная, о чём. Я запоздало спохватилась, что надо было привезти хоть какой-нибудь торт, тогда бы сейчас не выглядела так глупо. И в самом деле, я, поглощённая переживаниями, начисто забыла о гостинце. Чёрт…

Я уже открыла рот, чтобы спросить Инну Алексеевну о нахождении ближайшего самого приличного магазина, но вдруг её лицо расплылось в улыбке — так неожиданно, что я напугалась.

— Конечно! Тогда понимаю. Входите, входите.