— Такая победа хуже поражения, потому что она не стоит ничего. Ровным счетом ничего. Рой, — осторожно позвал Шон. — Что ты теперь будешь делать?

— А? — встрепенулся Маккена, возвращаясь откуда-то из глубины самого себя. — Перенеси выставку еще на неделю. Я хочу кое-что изменить.

— Ты уверен, что это нужно?

— Сделай. Это очень важно.

— Рой?

— Я в порядке. И еще одно. Мне нужно побыть одному.

— Но…

— Не беспокойся, я не вскрою себе вены, не предупредив тебя. Я бы выпил, но… У тебя наверняка найдется что-нибудь, давай покурим, как в старые добрые времена.

— Ты уверен? — недоверчиво поинтересовался Шон.

— Я хочу жить, как никогда. Эта выставка стала смыслом моей жизни. Она нужна мне, ибо я должен сделать то, что должен. Я понял, наконец, и это действительно очень, очень важно. Не обижайся, я пойду, — протяжно выдохнул Маккена и направился к двери, но вдруг остановился, словно не решался перешагнуть порог.

— Я был с ним, — глухо, на какой-то самой нижней грудной ноте произнес Рой.

Стив не ответил. Слова были неуместны. Слишком грубы, наверное, для категорий столь тонких колебаний.

— Не знаю, как мне теперь со всем этим жить.

И в этот момент Шон испугался. Он вдруг… впервые понял, что должен отпустить Роя, что бы тот ни сделал. Если бы эта мысль его убила, это оказалось бы не так больно. Он тоже не знает, как теперь с этим жить. Он не хочет этого знать, потому что понимает, что вытерпеть это не получится.

* Уезжай!

1 — Направление на юг. Шаман следует в этом направлении, чтобы оставить прошлое, как змея кожу. Направление на запад. Шаман следует в этом направлении, чтобы избавится от страха перед лицом смерти. Направление на север. Шаман следует в этом направлении, чтобы обрести мудрость древних. Направление на восток. Полет к солнцу и обратно к дому, во время которого выполняется кульминация жизни. Это самое трудное путешествие, на которое решаются не все шаманы.

2 — Очин — полая нижняя часть стержня пера птиц. Очин частично погружен в кожу, лишён опахала, обычно полупрозрачен.

Часть 29. THE WORLD WITHOUT ME.

29. THE WORLD WITHOUT ME.*

Стив нервничал. Выставка открылась два часа тому назад, а Роя до сих пор нет. Падший ангел. Так и есть. Падение. От полотна к полотну. Медленное. Трагичное. Прорисованное. Об этом падении кричит каждая деталь. Поза. Жест. Взгляд. Такая безмятежность Энди на первых снимках. Там, на двадцать втором этаже, когда в розовом мареве позади него беззаботно парят небоскребы. Это рай, потому что фотографии излучают тепло. Художник любуется моделью. Это видно. Чистое любование, и ангел еще непорочен. Безмятежный взгляд, почти детская коленка, балующиеся в глазах искры и... и крылья. Белоснежные. Изящные. Так спокойно сложенные за спиной. Чуть оттопыренное перо, зацепившееся за парапет, а ему все равно. Пусть даже и помнется. Красивые, почти древнегреческие линии пальцев на ногах с аккуратным полукругом кутикул. Закат гладит юношескую кожу, и она истекает персиковой матовостью. Рой снимает парня так, словно он действительно непорочен, и сам он ни разу не касался его. Полотна почти источают запах теплых плит и живой чистой кожи. У Стива легкий шок. Он впервые видит экспозицию, и не совсем понимает, как Маккена сделал это. Как Энди сделал это. Как вместе они… Шон не совсем осознает, как Рой заставил парня ТАК поворачивать голову, и как Энди заставил его ТАК снимать. Когда только Рой успел договориться с богом… когда только успел получить разрешение быть творцом и создавать своего ангела? Как прекрасен этот предзакатный мир. Он реален, непорочен и чист. Только Стиву не по себе. Мир, который создан на снимках, будет изжит и разрушен. Роем создан. Роем изжит. И Роем разрушен.

Стив задумался. Он всегда знал, о чем будет выставка, но он никогда не думал, что это будет столь явственно. Непорочность Энди создана опорочившим его. Создана тем, кто давно пал сам. Вот только разброс верхней точки и нижней столь колоссален, что, сорвавшись, парень действительно разбился.

Мост. Энди стоит на парапете, раскинув руки. Ветер играет в полы расстегнутой рубашки, а уставшее солнце наполняет ее словно парус тяжелеющими лучами. Худощавое тело, спутанные отросшие волосы, поднятое лицо. Миг. Когда он еще может отказаться. Когда порок еще не вверг его в смертельное падение. Босые стопы и холод серого мрамора ограждения. Крылья. Неопределившиеся. Неуверенные. Бесполезные. Не спасут, если в следующее мгновение он не раскроет их. Странные мысли. Наверное, Шон сходит с ума. Когда он начал думать этими категориями? Это «Научи меня». Чтобы грех пересилил. Он тянет вниз невидимым камнем на шее мальчишки, и Стив тоже причастен. Мост — как… Мысли путаются в голове. Энди бросался с него, чтобы Рой выжил, а потом бросался, чтобы разбиться самому. Все сложно. Жизнь приобрела смысл, чтобы после потерять его. Это какие-то разные смыслы, опровергающие один другой. Столь далекие, что непонятно, как смогли они столкнуться в одной точке. Что такого в этом парне, что вскрыв в нем ангела, Рой превратился в демона? Или он и был им, просто Стив не видел? Или видел, просто не хотел понимать, что видит?

Ветер все еще треплет полы рубашки, но падение уже началось. Мгновение. Два. Три. Бездействующие крылья. Не расправляет их, лишь чуть напряжены сгибы. Он принял решение, и грех сильнее. И стоит того, чтобы его выбрать? Стоит, раз Энди выбрал. Маккена снимает с берега. Идеальная модель Роя. Откуда в парне столько бесстрашия? Этого молчаливого мужества, что трудно не поверить тому, что запечатлено на фотографиях. Глаза закрыты, на лице безмятежность, словно выполняет несложный трюк, зная, что внизу мягкий упругий мат. А его нет, потому что под ним жесткая гладь воды, а под ней годы унижения и страдания.

Шон идет вдоль стендов. Он один. То, что вокруг — другое измерение, и он не чувствует его. Не слышит, о чем говорят посетители, не видит масок чувств на их лицах. Все эти люди… они проходят сквозь него, словно его нет. Он один, и каждая картина связана с ним невидимой упругой струной, а кто-то нажимает на клавиши, играя на виртуальном пианино. Молоточки бьют по этим струнам, вытягивая звуки воспоминаний, и мелодия оборачивается, повторяясь бесконечно. Такая обостренная «си», и чуть с передышкой «ля». Нет, Шон не знает нот, но он знает, как они звучат.

Фон фотографий густеет, как густеет и восприятие. Прозрачные краски приобретают объем и вес, вбирая в себя трагедию. Посетители говорят шепотом, но он шершавый и слишком грубый, низкочастотный, с убогой редкой амплитудой.

Мексика. Стив не видел этих фотографий, но это не имеет значения, потому что он чувствовал их. Вот она, гладь воды. Тяжелая. Плотная, словно это не вода, а застывшее горбами олово. Мрак съедает горизонт. Топит его, давит, держит за горло в ожидании, когда он захлебнется. Сумрак занимается вандализмом, искажая контуры. Еще немного, и он как преступник скроет следы своего преступления. Мгновения на снимках идут чаще, словно их печатает разволновавшееся сердце. Первое перо касается воды, выворачиваясь из очина. Второе. Немой треск костей, застывший, чтобы мучить бесконечно. Свинцовые брызги картечью решетят картинку… Энди бьется спиной о воду. Плечи, затылок, вскинутые в надежде защитить лицо руки… Парня уже не видно, лишь брызги, как комья похоронной земли над опущенным гробом. Вода затягивает яму, опрокидываясь равновесием…

Все.

Стив шел от стенда к стенду, и каждая клетка его ощущала Маккену. Глубина Роя поражала даже его. Сколько километров еще вглубь его таланта? Шон чувствовал Роя. Чувствовал, как Рой чувствует Энди. Чувствовал Энди. Ощущал, как Энди чувствует Роя. Этот скулящий рассвет на следующей фотографии. Безразличная вода. Выдохнувший отлив, зашедшийся в эпилептическом припадке, потому что на губах пена, и у наступающей воды конвульсивный припадок. Спазм сокращает мышцы, и массив ненасытного океана выплевывает бездыханное тело. Падший ангел. Сломанные, отяжелевшие от воды крылья, неестественно вывернутые вдоль тела. Наверное, он не выжил, но Маккена наезжает камерой, показывая закрытые глаза. На ресницах песок и капли.