да пару невзрачных медсестер, что никогда не разговаривали со мной. Из пациентов – я, и несколько плюгавых стариков, что и передвигались-то с трудом. В общем, чувствовала я себя ужасно одинокой.

Два раза в день мне разрешалось выходить во внутренний двор клиники, где стены здания зачем-то были выкрашены в кричаще-желтый цвет. Впрочем, желтизна эта мне нравилась, ведь она здорово контрастировала с каждодневным свинцово-серым небом наверху…

Также, во внутреннем дворе присутствовало несколько ореховых деревьев, и странный монумент самолета, взлетающего в клетке… Самолет меня очень заинтересовал, и я несколько раз подряд обходила его по кругу, пытаясь найти хоть где-нибудь на монументе какие-то надписи, которые могли бы рассказать о его происхождении и значении. Однако, ничего такого отыскать мне не удалось. Взлетающий в клетке самолет выглядел крайне абсурдно. Он словно бы возник из чьих-то бредовых снов…

На ореховых деревьях листья уже начинали желтеть. Пройдет совсем немного времени, и листья эти высохнут и опадут. А потом наступит зима… Интересно, каково гулять в этом дворе зимой? Я могла бы попробовать слепить снеговика… Эх.

Листья желтели, зато орехов было полно. Я подбирала их прямо с земли, когда они падали, вскрывала и с удовольствием ела. Орехи мне нравились… Они действительно были неплохи, хоть среди них и попадалось множество гнилых. Но, конечно, никакие орехи не могли заменить яблок. Вот яблоки – это сила! Яблоки я просто обожала. Но откуда было взяться яблокам в клинике Григоровича?

Линда была чуть старше меня… Дочка Григоровича… она ужасно на него походила почти во всем, за исключением волос. Волосы у Григоровича были темные, а у Линды пепельно-русые. В свои восемнадцать Линда выглядела настоящей красавицей, с прекрасно оформившейся грудью, и грустным, вечно бледным сердцевидным лицом.

Иногда, Линда выходила ко мне во внутренний двор, и тогда мы беседовали о всяком. С каждым днем мы все более сближались с ней, и вскоре стали хорошими подругами. Меня забавляла ее привычка вечно скрывать свои эмоции… В то время выходило это у нее из рук вон плохо и неуклюже.

День шел за днем. На улице становилось все холодней. Во внутреннем дворе клиники Григоровича мы с Линдой ели орехи, смотрели на желтые стены, гадали над происхождением монумента, вели бесконечные разговоры о чем угодно… Однажды, Линда даже пообещала раздобыть для меня яблок. И выполнила свое обещание. Она действительно принесла мне яблоки, прямо в палату, и именно такие, какие мне нравились – красные, мягкие и сладкие.

Пока мы вместе поедали эти яблоки, дочка Григоровича рассказала мне о своей матери, которая умерла от рака головного мозга, и о двоих старших сестрах, что после этого ушли из дома.

– Я не могу их ни в чем винить. – Говорила Линда. – Ведь я не такая глупая, как может показаться, и понимаю, чем занимается мой отец. Незаконные операции над людьми. По сути – он преступник. И все же… Они бросили меня. Я не виню их, но мне обидно и грустно. Ведь я очень любила их.

– Но доктор Григорович ведь тоже любит тебя, и никогда не бросит, это уж точно! – Уверила я Линду.

Та улыбнулась мне отцовской улыбкой.

– Я тоже так думаю. Он никогда меня не бросит. Он хороший. Обучает меня докторскому делу, и выходит у меня вроде неплохо. Скоро я стану хорошим хирургом, без всяких там университетов.

Конечно, Линда знала об особенностях моего тела. Доктор Григорович не мог не оповестить ее об этом. К тому же, она присутствовала в качестве его ассистентки на последних операциях, которые тот проводил надомной. Однако, как именно я управляюсь со своими костями, она никогда не видела… Однажды, во время очередной нашей прогулки во внутреннем дворе, Линда попросила меня продемонстрировать каким-либо образом свои способности. Я решила не шокировать ее сильно, и для начала просто заставила пальцы на обеих руках удлиниться… Заострившиеся костяшки, пробив кожу, превратились в огромные белые когти… Линда, узрев это, широко раскрыла свои светло-карие глаза.

– Да ты действительно опасна, Ева! Точнее… нет я не то хотела сказать. Ты, в случае чего, можешь здорово постоять за себя. Вот что!

– Это верно. – Я довольно улыбнулась, возвратив пальцам былой вид. – Я еще и не такое могу. Ведь мои кости полностью подчиняются мне… Недавно я пробовала создать костяной меч, который в случае надобности могла бы извлекать прямо из своего запястья. И у меня почти получилось. А еще ребра… С ребрами я тоже хорошо управляюсь, но правда это опасно, можно внутренние органы повредить… Показать что-нибудь еще?

– Нет. – Линда покачала головой. – Посмотри, твои пальцы уже кровоточат.

– Пустяки. Ты же знаешь о моей регенерации. Эти раны полностью зарастут через пару минут.

– Знаю.

Она замолчала, и задумчиво посмотрела на жалкий кусочек неба, весь затянутый серым. Там, наверху, почти всегда такая вот серость. Иногда мне казалось, что совсем скоро я забуду, как выглядит солнце… Но ведь на то и осень…

Я подошла к Линде совсем близко. Интересно, о чем она думает сейчас? Она… Может быть она испугалась того, что я на самом деле из себя представляю? Но ведь это просто мои кости, которыми я наконец владею. Раньше я была куда страшнее. Раньше я была настоящим чудовищем!

– Раньше я была жуткой. – Сообщила я Линде. – До того, как твой отец помог мне. Я была настоящей уродиной. Я была настолько мерзкой и страшной, что ты и представить себе не можешь. Мои собственные родители отвернулись от меня, а твой отец помог… и теперь, он отец и для меня тоже.

– Я знаю. – Тихо повторила Линда. – Знаю, как ты относишься к моему отцу, и знаю, какой ты была. Но сейчас ты прекрасна, поверь мне, Ева. И опасна… Ты словно роза, красивая и опасная, можешь выпустить шипы и ранить своих врагов.

Ветер не проникал в желтый каменный колодец. Но шумел где-то за стенами клиники. От Линды пахло хорошим порошком, которым она стирала свой белый халат…

Значит, она все-таки полностью принимает меня! Принимает такой, какая я есть. Как же это здорово! Мне ведь так не хватало, такой вот подруги, которая любила бы меня просто за то, что я есть. Мне не хватало любви, которую я потеряла