Я поправил ремень на голени, осмотрел свой отряд. Тот поредел, перемазался, страсти к бою в нем не было и до того, а сейчас, кажется, пропала всякая воля. Я с облегчением понял, что не помню новобранцев, оставшихся под восточной стеной.

– Что нам делать, сир? – не унимался ловкач. Вчерашний бой оставил на нем черные синяки и грязь на стеганке.

Даже если в войске кто-то и представлял хороший план захвата внутренних стен, следовали ему крайне неохотно. Я посмотрел, как собирается Эйв со своими людьми. Меня ждал еще один проклятый день, когда я не имел права упустить фанатика из вида.

– Мы идем к бастиону. – Я почесал пробившуюся щетину на подбородке. – Сначала – по стене, затем – через внутренний двор и снова по стене.

Ловкач выпучил глаза.

– Сир, но разве же бастион не выглядит, – он поджал губы, подбирая слова, – хлипко?

То, что видели мои новобранцы, в упор не замечал командир похода и его сотники.

– С нами пойдет господин Эйв, – неуверенно сказал я.

«Не то чтобы от этого камни сделаются прочнее и лучше встанут на свои места».

Отряд совсем погрустнел.

– Таков приказ, – я дернул плечом. – Эйв Теннет хочет видеть нас в первых рядах.

«Вместо мантелетов, не иначе», – промолчал я.

«Ту-у!» – загудел рог на западе. Значит, Маркель со Стефаном уже занялись последней башней.

– Как поднимемся на стену, не останавливайтесь, – сказал я очевидную вещь. Потому что больше сказать было и нечего.

Вблизи бастион казался совсем древним. Серый камень, поросший зеленью у основания, обтесанные жилы земли со своей скверной историей – древнее, чем сама Восния. Казалось, что все это я уже видел когда-то. Что уже стоял здесь, не в силах сделать шаг вперед, и камень поглощал свет, и небо давило на плечи. Кругом сырость и туман, берег мертвых…

На стене у бастиона оставили совсем немного людей. Бато изматывал нас, старался перебить как можно больше, отправив на смерть как можно меньше. Арифметика, ничего сложного. Здесь не нужно знать толк в конкоре. Простые правила: жизнь или смерть.

Первый шаг всегда дается сложнее всего. Особенно при штурме. Потому что знаешь: стоит шагнуть и пути назад уже не будет.

– За мной, – выдохнул я и повел людей во двор.

– Вперед, – заголосил подручный фанатика, умудряясь разборчиво командовать даже в шлеме, – за господина Эйва!

И толпа ожила. Без мантелетов, без подъема в гору солдаты бежали так шустро, что я очень быстро оказался сначала в третьем, а затем – в четвертом ряду.

Стрел сыпалось в разы меньше. Арбалетные болты летели только с донжона, и то, судя по звукам, стрелять предпочли в сотню Маркеля у западной башни. Солдаты падали, кричали от боли или безмолвно умирали, утопая лицом в грязи. Каждый шаг мог стать последним.

Лестницу разместили по уму: ближе к донжону, как можно дальше от вторых ворот. Лишний крюк под жалами стрел.

– Давай! Поднажми! – кричал неведомо кому подручный Эйва. Я заметил, что их стало гораздо меньше после вчерашней стычки.

Стрелы летели из каждой бойницы в донжоне – целились даже с бруствера под крышей, там, где хлопал на ветру болотный флаг. Бастион работал вполсилы. На узкой внутренней стене поблескивали копья и ободы щитов.

Не было времени считать потери, шаги до стены, вражеских стрелков или смотреть по сторонам. Зазеваешься – и ты мертвец. Весь мир сжался до двух точек – ступеней на внутреннюю стену и извилистого пути к ним.

Падали солдаты, падали стрелы, жар дыхания возвращался от забрала. Ноги гудели от второго дня беготни, но я не чувствовал ни усталости, ни боли, ни жары.

Есть только дело, которое я поклялся завершить. Все остальное – роскошь.

Ступени наверх, к брустверу, приближались. Я уже видел сколы и потертости на основании. А еще увидел охрану при стенах. Ловкач пригнулся на бегу, поднырнув под чужим копьем, и всадил клинок в бедро защитника.

– Ау-у! – закричал тот, но мучения его быстро кончились. Глефа Эйва или его подручного – не разберешь за спинами! – оборвала крик.

– Дави! – кровожадно заверещал высоким голоском какой-то из моих новобранцев.

Защитники полетели с лестницы, захватив с собой всего пару наших солдат. Эйв пробился к самому верху стены, и я в такой же спешке поднялся по ступеням, чтобы не потерять фанатика из вида.

На стене плотным строем жалась последняя охрана замка. В отличие от стрелков, этих приодели в кольчуги, а некоторым выдали нагрудники. Выдали, конечно, не всем. Безусый молодняк – чьи-то сыновья, еще недавно не знавшие, с какого конца держать булаву, – яростно косился на нас. Они не отступали. Дюжина чьих-то детишек, которая могла бы уцелеть. Ради которых старому ослу стоило бы оставить чертов замок и поменять флаг…

– За родной край! За господина Бато! – заверещал смельчак без шлема и бросился к нам, подняв топор.

Я положил ладонь на керчетту. Дети, подростки, взрослые. Так сложилось, что нам предстояло биться на стене. Так сложилось, что за последние два года мои руки по локоть в крови. Неизбежность, злой оскал судьбы, случай. Но уж что я точно выбрал сам, без чужой указки – так это хорошо работать с мечами.

Я потянул клинок из ножен – тот вышел легче, чем обычно движется тяжелая сталь. Меч показался во всей красе. Зазубрины на лезвии, стертая кромка, изящный дол и такое же заточенное острие. Моя память.

Керчетта всегда помнила, для чего ее зовут. Пальцы сжали рукоять, и сталь откликнулась – описала дугу, опередив выпад врага.

– Агха-а-а, – заревел тот, задирая распоротую руку, обливая нас собственной кровью.

И все наполнилось смыслом. Одна цель. Ничего лишнего. Железо, кровь, новый крик боли. Родная стихия от стены до стены. Гул битвы – музыка клинка.

Мы ворвались в стан врага, как зубило плотника входит в мягкую ольху. Вместо стружки в стороны полетели обрубки, срезанные пальцы, осколки костей и тела солдат: их сваливали за бруствер, попирали ногами, добивали или бросали умирать.

Бастион приближался, ширился. Черные провалы бойниц поблескивали сталью, за ними же белели лица защитников, скорых мертвецов. Смерть шла уверенным, звенящим шагом, под бой сапог, удары железа, песни агонии.

Звеньк! Что-то толкнуло меня в плечо. Стрела. Стрела отскочила, так и не пробившись к подмышке. Я не останавливался.

– Не может бы… – начал лучник, выпучив глаза. Ему некуда было отступать – он уткнулся спиной в изгиб стены, и его колени задрожали. Вторая стрела