Я пригвоздил лучника к укрытию, испачкав клинок. Быстро потянул на себя рукоять и напоил керчетту еще раз. Скинул тело к ногам.

– Вперед! – неуверенно кричали защитники у бастиона, прячась за зубцами бруствера.

Им бы стоило кричать: «Назад!»

Я плясал так, как запрещено на любом манеже. Все правила остались позади. Запреты, ограничения, чертовы поводки. Я взял клинок в руки, чтобы ходить в самый темный лес. Чтобы возвращаться обратно нетронутым. Перебить всех гребаных волков.

– Н-не, не-е-е, – вопил от страха защитник с деревянным копьем, которое выстругали совсем недавно – дерево не успело потемнеть. Везунчик явно выбрался после первого дня штурма: его левая рука болталась на перевязи. Еще вчера он был стрелком – керчетта показала белую изнанку воснийского лица, – а сегодня стал сором под ногами.

– И это – волки? – сорвалось с моих губ. Кажется, я смеялся.

Легкость и прохлада. Снимать кожу, вгрызаться в жилы, перебивать кость. Керчетта знала свое дело. Я не мешал, позволяя ей танцевать в этом чертовом цирке. Делал то, что лучше всего выходит у палачей.

Удар. Разбитые звенья кольчуги, бурые края стеганого доспеха, сладкий хрип павшего врага. Еще удар. Падали тела, стучали арбалетные болты, пробивая сталь, мясо, разбивая камни. Я шел в тенях, прячась за солдатами. Вычищал тех, кто носил неправильный, отвратительно-болотный цвет. Красил его в бордовый.

Лица. Молодые и старые, щербатые и рябые, гладкие и морщинистые. Я видел лица нищих защитников, голые, без шлемов. Разбивал их, полосовал, увечил и любовался, как гримаса ярости и страха меняется, превращаясь в агонию. Как стекленеют глаза, пустеет взгляд и ручьи крови мажут подбородки, появляются под разбитым носом, распоротым веком или бровью.

Чужие лица. Воснийцев, которые получат сполна.

– Н-не, – всхрипнул защитник, выронив дубинку, перехватил обод щита разбитой рукой.

Я разделил его лицо на две равные части и отправил пинком к земле, толкнул с бруствера. Тело с грохотом встретилось с щебнем, а керчетта нашла новую брешь между подбородком и ключицей. Черная кровь, белые кости. Еще один труп.

– Вперед! – кричали наши.

Галерея на стене была похожа на мост, подвешенный в небе, далеко от земли. С берега живых к берегу мертвых. Удар. Танец клинка. Шаг за шагом к цели, по кровавым следам, напролом. Тела в болотных и серых одеждах, словно доски на полу. Доски в моем лесу и в моем доме…

Мост оборвался. Полукруглый фасад бастиона потерся о плечо.

– Вперед! – прокричал я, не узнав свой голос.

Прочная дверь, окованная железом, перед ней – три ступени. Бастион. Скоро мы выпотрошим и эти стены.

«Бум!» – застучал таран, выбивая окованную дверь, последнюю преграду на нашем пути.

С высоты падали камни из солдатских рук и мелкий щебень – с поврежденной крыши.

Через восемь ударов дверь погнулась, соскочила с петель.

– Навались!

Петли закричали от нагрузки. И бастион поддался, запустил гостей. Первые шаги по лестнице дались сложнее всего. Казалось, вот-вот все обрушится, затянет под землю, раздавит блоками сверху. Но ничего не рухнуло. На первом этаже началась давка.

– Коли их, коли! – орал ловкач. – Накалывай!

Копьем он работал очень хорошо. Я поймал щитом еще одну стрелу, которую направили к моему новобранцу.

– Вперед! – зарычал еще один из отряда и замолк. Пошатнулся, задел сапогом мертвеца и упал на задницу. В его груди застряли две стрелы.

Я переступил через солдата, влез в проем, укрываясь полотном щита. Наткнулся на защитника с арбалетом, не успел струхнуть – тот только крутил рычаг, заводя механизм. Он побежал спиной вперед, к лестнице на второй этаж, пытаясь управиться с тетивой. Я оказался возле него, как голодная гончая, и подрезал керчеттой руку. Арбалет выпал, через мгновение рядом с ним рухнул его хозяин с пробитой грудью.

– За мной! – гаркнул я, даже не зная, слышат ли меня солдаты.

Эйв Теннет проскочил мимо, укрывшись за своими людьми. Я пытался разобрать его приказы в грохоте стычки. Солдаты забивались на первый этаж, толкали друг друга выше, по ступеням. Под сапогами хлюпала кровь, перемешиваясь с сором.

Тошнота появилась так же внезапно, как чертов фанатик. Керчетта мечтала ненароком оказаться у его горла, но я отступил на пару шагов назад. Прикрыл глаза. Казалось, земля пошатнулась под ногами. Или пошатнулся я сам?

Кап. Кап-кап. Звуки боя притихли, словно замок оказался на дне пропасти. Очень сырой пропасти. Что за капли падали сверху – кровь, вода? Откуда и как, неужели я забыл надеть шлем? Пальцы коснулись железа у лба. Нет. Не забыл.

– Меренхолл, – странное эхо отразилось от стен. – Са-аво инель…

Неестественно прекрасный женский голос, приглушенно-далекий, будто из глубокого колодца. И колодезная прохлада, легкость.

Солдаты продолжали толкаться у лестницы, топтали мертвецов, поскальзывались, стремились подняться выше…

– Вы слышите? – Я завертел головой и понял, что не слышу собственный голос. – Эй?

Песня не затихала. Я не мог разобрать ни одного слова в ней.

– Чего встал?! – рявкнул кто-то из подручных Эйва. – А ну подымайся!

Я тряхнул головой и вклинился в ряд солдат. Ни одного знакомого лица. Куда подевались мои новобранцы?

– Мере-ива, – женский голос тянул гласные, шел каскадом. Ниже, выше, снова вниз…

Ноги сами несли меня по ступеням. Впереди маячили плечи в кольчуге – преграда в виде еще одного бойца. Вскоре, за шлемом солдата, появился и новый этаж. Лучники врага отступали, прячась за стеной у винтовой лестницы. Врагов становилось все меньше, а мертвецов – все больше. Песня не затихала.

– Ме-эре-ти…

Эйв добивал раненых, чуть склоняясь над упавшими телами, словно пресмыкался перед алтарем, и снова поднимался, оставляя поверженных врагов. Женщина запела громче, увереннее.

– Вы слышите? – я повернулся к солдату по правую руку, но тот меня словно не замечал.

На новобранца у лестницы бросился враг с копьем. Проткнул ему ногу, повалил на пол, замахнулся вновь. Я не успел подойти ближе. Вместо меня его спас фанатик Эйв Теннет: толкнул щитом в стену, разбил голову врагу и отступил, позволив телу завалиться на новобранца.

– Господин Эйв, – чуть не плакал от счастья спасенный. – Спасибо, господин, спаси…

Рыцарь переступил через него, не подав руки.

– Во имя твое, – бормотал Эйв, и я никак не мог понять, молитва ли это или приказ, очередная безумная фраза…

Даже находиться рядом, на одном этаже, было тошно. Через странную песню, будто вода через стенки разбитого кувшина, просачивались звуки боя.

Еще одна лестница, последний этаж. Последний же, так?

– Во имя…

Бормотание Эйва сменилось скрежетом железа. Затрещали доски и камни, с улицы послышался крик и грохот. Я шагнул следом за фанатиком, но не смог