Когда мать Джуди попросила Клару подняться с ней наверх, Клара моментально внутренне этому воспротивилась. Вот оно, – думала она, – ее мать знает, какая я предательница, и сейчас начнет кричать, бросаться на меня, упрекать в том, что я была плохим другом ее дочери. Но, когда они поднялись в бывшую комнату Джуди, ее мать тут же принялась сосредоточенно складывать в пакеты какие-то вещи дочери, выбирая их из груды сложенной на постели старой одежды. На полу тоже высились разные стопки и кучки.

– Я все это забрала из того дома, – пояснила мать Джуди, продолжая рыться в вещах, пока не откопала то, что искала. – Вот! Ты ведь брала этот норковый палантин, когда ходила на собеседование со своими работодателями?

– Брала. Но в итоге так его и не надела. – И снова Клара почувствовала ненависть к себе из-за собственной, порой совершенно излишней, приверженности к честности и точности. Вот только правду насчет Артура и его приступов насилия она матери Джуди рассказать так и не смогла. Хотя, если бы та сама спросила ее об этом, она бы все-таки рассказала. Вот только станет ли она спрашивать?

– Хочешь его взять? Мне это было бы очень приятно.

– Спасибо.

– И еще вот эти туфли.

– А эти я и впрямь надевала, – с удовольствием сообщила Клара. – И перчатки тоже.

– Она мне рассказывала. Она так гордилась тобой, правда, гордилась. Я знаю, она бы хотела, чтобы эти вещи остались у тебя.

Клара промолчала; у нее дрожали губы.

– Как у тебя дела в Грейндже? – спросила мать Джуди.

– Я… – И тут Клара поняла, что не сможет сказать этой женщине правду – что она уже практически уволена, что у Совета имеются веские причины сомневаться в ее компетентности. – Для меня это ценный жизненный опыт.

Улыбка у матери Джуди была такая же, как и у самой Джуди.

– Когда Джуди сказала мне, что ты эту работу получила, я так обрадовалась! Я ведь сразу поняла, как это место тебе подходит, и знала, что все у тебя получится просто идеально. Ты лучше многих других сумеешь понять состояние брошенного ребенка. Я была уверена в твоем успехе. А Джуди всегда говорила, что ты просто создана для этой работы.

А я Джуди подвела, – думала Клара. В последние мгновения ее жизни, в час самой жестокой нужды я ее подвела!

Ей страшно хотелось во всем признаться, но разве она могла это сделать? Это было бы несправедливо, несправедливо и жестоко – обрушить на плечи матери Джуди еще и такое знание. И вдруг мать Джуди сама бросилась Кларе на грудь, чуть не сбив ее с ног и вопрошая сквозь рыдания:

– Как мог Артур сделать с ней такое? Клара, как он мог?!

Внизу в каждой из комнат все подходящие поверхности были заняты коробками с визитками и открытками с выражением соболезнований – на боковом столе, на подоконнике, на полке над камином. Джуди-учительница, в сердце которой было столько любви к детям, и своих учеников, должно быть, научила любить ближних. Клара бродила по дому, и от ее шагов визитки вздрагивали и трепетали, словно пытаясь что-то сказать, и она бережно брала их одну за другой и снова клала на место.

Вы моя самая любимая учительница. Вы были самой лучшей из всех. Я вас люблю, миссис Мартин.

И милые детские рисунки. Восход солнца. Звезды. Деревья. Замки из песка. Счастливые лица. Дети, поедающие мороженое. Идеальные домики с зеленой травой и синим небом, а рядом улыбающееся семейство в стиле «палка-палка-огуречик». В общем, все именно так, как всегда хотелось Джуди.

Глава сорок девятая

Ни на следующий день, ни через день Айвор ни разу на глаза Кларе не попался. Зато Анита принесла ей гуляш, щедро сдобренный специями, и этого гуляша ей вполне должно было хватить еще на пару дней. Неизбежно явились воспоминания о тех тяжких неделях после гибели Майкла, когда Клара выжила только благодаря бесконечной заботе и доброте Джуди, и понимание этого уже само по себе было мучительно больно.

Когда же Айвор все-таки заглянул к ней, то держался необычайно официально и как пришпиленный торчал в дверном проеме, а в дом так и не вошел. И это снова напомнило Кларе о том печальном периоде, когда люди, узнав, что она только что потеряла любимого человека, сразу же становились какими-то нервными, неуверенными, словно она невольно перешла границу и оказалась на некой иной, запретной для них территории, и отныне все их взаимоотношения обречены на взаимное непонимание. Как если бы им, например, казалось, что она никогда в жизни больше не засмеется. Клара и предположить не могла, что и Айвор способен так себя вести. И особенно это было странно после тех долгих и крепких объятий. Хотя сейчас и ей самой мысль о том, чтобы обнять или поцеловать Айвора, представлялась совершенно абсурдной, что тоже было очень странно.

Айвор, словно извиняясь за вторжение, сказал, что зашел просто проверить, как она, а потом прибавил, что страшно занят и завтра его весь день не будет дома, но пусть она не волнуется. А с чего бы это мне волноваться? – сердито подумала Клара. Затем Айвор сообщил, что в данный момент направляется к сэру Маннингсу, у которого какие-то проблемы и с машиной, и с водителем. Кларе очень хотелось извиниться перед ним за то, что она нечаянно назвала его Майклом, но она понимала, что в данный момент это и неуместно, и не ко времени, так что она постаралась убедить себя, что Айвор, скорее всего, уже забыл об этой оговорке, а может, и вовсе ее не расслышал, хотя прекрасно знала, что это не так.

Розовые розы, присланные мисс Бриджес, очень украсили кухню, там даже стало как-то светлее, но любоваться ими кроме самой Клары было больше некому, никто к ней не заходил, а поскольку телефона в Грейдже по-прежнему не было, никто даже позвонить ей не мог. И Клара вдруг обнаружила, что кружит по дому в полной растерянности; без детей Грейндж словно стал раза в два просторней, а сама она как бы съежилась. В саду она чувствовала себя еще хуже – толстой и неуклюжей вроде дирижабля «Гинденбург», и лишь дети удерживали ее на земле подобно якорю, и все равно она была готова уплыть вдаль и вспыхнуть, вся охваченная пламенем.

* * *

В