Господи, да она, кажется, и впрямь напилась!

Было слишком жарко надевать пиджак, и Айвор забросил его на плечо и сказал:

– Спасибо, Клара, вечер был чудесный.

Даже то, как он произносил ее имя, казалось ей волшебным. Она могла бы вечно слушать его голос, повторяющий: Клара, Клара. В его устах это имя звучало именно так, как и было задумано – невероятно музыкально. Хотя раньше ей это никогда и в голову не приходило. Она считала, что имя у нее самое заурядное, но теперь оно казалось ей удивительным, почти экзотическим.

– Я тоже очень рада, что ты у меня побывал.

– Так, может, мы завтра снова поиграем? – Он спросил это, как-то ухитрившись даже не взглянуть на нее.

– Хорошо. Но завтра я надеюсь провести «в тюрьме» несколько меньше времени.

Хотя Клара и легла в постель, исполненная света и трепета, проигрывая в памяти самые сладкие мгновения и застенчивые взгляды, спала она ужасающе плохо. Возможно, виноват был самодельный сидр Айвора или чрезмерное количество джина. В общем, сны ей снились просто жуткие, каких у нее давным-давно уже не было.

Ей, например, привиделось, как некий ребенок падает в колодец, а другой ввязывается в смертельную драку с ножами. В следующем сне дети соскальзывали в реку с быстрым течением или, споткнувшись, катились и катились вниз по бесконечной лестнице. Она слышала, как детские голоса жалобно зовут маму, а еще кто-то громко кричал, что нужно скорей вызвать «Скорую помощь». Оказывается, Барри и Пег были избиты в кровь и выпороты. А потом ей приснился дядя Питера, с самодовольным видом развалившийся на сиденье своего автомобиля, выставив локоть в окно. «Тебе нужна твердая рука», – сказал он ей с отвратительной усмешкой. И тут над ней склонился Айвор – к счастью, это было всего лишь во сне, – и рука у него была пурпурного цвета и совершенно изуродованная, а рот полон обломков зубов. И Джуди тоже приходила к ней во сне; приходила и плакала: Поверь мне, почему ты мне не поверила?

Утром Клара только-только успела поставить на огонь чайник и выглянуть из окна, чтобы увидеть вселяющие надежду огни в окнах мастерской Айвора, когда возле их дома остановился разносчик телеграмм. Он прислонил свой велосипед к садовой ограде, поправил кепку, одернул пиджак и с решительным выражением лица двинулся к дверям Грейнджа.

Клара,

пишу, а не звоню, потому что не могу найти твой номер. Возможно, это даже лучше, потому что так я не услышу, как ты вскрикнешь, ибо вынуждена с глубочайшим сожалением сообщить, что в понедельник наша любимая Джуди оставила нас навсегда. Артур арестован. Вскоре состоятся похороны. У меня просто сердце разрывается.

Кити Кислингбери.

Глава сорок восьмая

Клара не помнила, сколько времени она просидела перед выложенной на кухонный стол телеграммой. Где-то часа в три заглянул Айвор и предложил вечером возобновить сражение «старой калоши» против «гоночного автомобиля». Что было дальше, Клара помнила плохо. Видимо, он поставил на стол принесенную им чистую миску, обнял Клару и стал ее баюкать. И она, видимо, тоже обнимала его; во всяком случае, она помнила его запах, ощущение его крепкой шеи и плеч, его колючий подбородок, исходившую от него нежность и силу; а еще она помнила, что его изуродованной руки совсем не замечала, ну вот совсем. И ничего отталкивающего в нем не было; и никаких обломанных окровавленных зубов у него изо рта не торчало – это ей всего лишь приснился дурной сон; однако и реальная жизнь оказалась способна создавать своих монстров и показывать свою окровавленную пасть с острыми зубами. А больше ничего в памяти Клары не сохранилось. Разве что те несколько мгновений, когда Айвор выпустил ее из своих объятий, чтобы приготовить ей крепкий сладкий чай, показались ей долгими часами. У Айвора тоже были слезы на глазах, когда он заботливо поил ее чаем, точно новорожденного младенца, и все волновался, как бы она не подавилась.

Потом он снова прижал ее к себе и стал гладить по спине, по плечам, между лопатками, и она все прижималась к нему, ей хотелось быть к нему как можно ближе, чувствовать его запах, впитывать кончиками пальцев очертания его тела; это действовало на нее поистине ошеломляюще – она уже давно этого хотела, и это оказалось так хорошо. И вот-вот вроде бы должен был последовать поцелуй, наконец-то настоящий страстный поцелуй, и ей для этого нужно было только поднять голову. Это было похоже на те мгновения, когда стоишь на платформе метро и ждешь, что из туннеля вот-вот вынырнет поезд; или на ожидание того момента, когда трамвай, наконец, доберется до твоей остановки. Клара закрыла глаза и ждала, наслаждаясь предвкушением этого момента и чувствуя, как тает ледяной ком у нее внутри, и они были близко-близко, между ними даже палец невозможно было просунуть, но она все продолжала к нему прижиматься, и ей было восхитительно тепло, и она была допьяна напоена теплом его тела, и его объятия были единственным местом в мире, где ей хотелось быть и остаться, и она уже приподняла лицо, чуточку раздвинула губы, и… по ошибке назвала его Майклом.

Айвор мгновенно исчез, и она снова оказалась в кухне одна, только теперь ей стало гораздо хуже, чем прежде.

Джуди. Бедная Джуди.

Клара пила чай и плакала, вытирая нос рукавом.

«Через восемь триместров он станет директором…» Какой же ты мерзавец, Артур! Ты чудовище, мерзкий ублюдок…

Через заднюю дверь в дом осторожно вошли Анита и доктор Кардью, хотя раньше никогда этой дверью не пользовались. Они возникли как бы ниоткуда, их словно фокусник вытащил из своей волшебной шляпы, и Клара хорошо помнила, что от удивления – и так неуместно – рассмеялась. Как они сюда попали? Откуда они узнали? И как забавно, что они такие единые, слитные. Они суетились вокруг нее с неким негромким гудением и что-то говорили о нюхательных солях, о валиуме, и временами из этого общего гудения прорывался голос Аниты, как всегда слишком громкий: У нее же никого нет! Эти слова отдавались у Клары в голове таким громким эхом, что у нее возникало ощущение, будто теперь она оглохла и больше уже никогда и ничего не услышит. А ведь и у нее раньше была семья. И у Джуди была семья. Джуди была таким человеком, которого любили все, кто ее знал –