послание он будет передавать. Либо это будет маяк, возвещающий мое неслыханное благоволение, показывающий, насколько добр я могу быть с теми, кого покорил, – либо возвещающий мою неслыханную жестокость и показывающий, насколько суров я могу быть с теми, кто мне противится! Все дети в вашем городе будут перебиты – это лишние рты, которые надо кормить, к тому же они часто болеют, а главное, могут затаить на меня обиду, когда вырастут. Женщины тоже будут убиты либо привлечены на службу моей армии, если окажутся достаточно симпатичными или чем-либо полезными. Единственными, кто останется жив, цел и невредим, будут рабы – и им будет позволено распоряжаться по своему желанию любым имуществом их прежних хозяев. В настоящий момент мои агенты в городе рассказывают им об этом. Насколько вы доверяете вашим рабам, коррехидор Ката? Если благодаря какому-либо стечению обстоятельств вы действительно сможете продержаться неделю, две недели, месяц – не думаете ли вы, что ваши рабы могут решить к нам присоединиться? Или вы обращаетесь с ними настолько хорошо, что полностью рассчитываете на их верность?

Лично вас я постараюсь захватить живым. Я отошлю ваши гениталии вашему отцу, отрублю вам руки и ноги, после чего одену вас в пурпур и водружу вам на голову корону. Может быть, я вас ослеплю – я еще не решил, что будет лучшим примером для других. Язык – нужен он или нет? Возможно, это будет зависеть от вашего поведения. В любом случае я не стану торопиться. Ваша жизнь будет долгой и мучительной, это я вам обещаю.

У коррехидора был нездоровый вид.

– Вы безумец, – проговорил он. – Мгновениями раньше вы говорили так, будто вы люксиат и придерживаетесь высоких принципов, а теперь планируете убийство сотни тысяч человек!

Та же мысль посещала прежде и Лив, но сейчас она подумала о другом. Во всем мире было лишь несколько человек, обладавших абсолютно сверхъестественными способностями, и она была лично знакома с лучшими из них: с Гэвином Гайлом – и вот теперь с Койосом Белый Дуб. С этими двумя и, возможно, еще кое с кем наподобие Белой она никак не могла равняться – однако все остальные были не ровня ей самой. Вот этот мальчик, например: Лив могла бы справиться гораздо лучше, если бы была на его месте, а ведь он был на два или три года старше ее и имел все преимущества воспитания, будучи сыном сатрапа. Цветной Владыка обращался с ней как с полноценной взрослой не потому, что желал ей польстить – хотя и этого он тоже желал, и они оба это понимали, – но потому, что она заслуживала такого обращения. Дело было не в том, что она такая уж невероятно одаренная; просто люди, которых она всегда считала невероятно одаренными, на самом деле были одарены не больше ее самой. Она была им ровней! А ведь она еще молода. Со временем она будет стоять выше большинства других.

Почему же Хромерия никогда не признавала этого за ней? Или ее собственный отец?

Цветной Владыка вновь нарушил молчание:

– Мы все делаем свой выбор, после чего принимаем ответственность за принятые решения. К несчастью, в данный момент вам придется сделать выбор не только за себя, но и за всех этих людей, и за меня тоже. Это ваши жертвы, не мои. Когда я окажусь у власти, они будут вольны решать за себя сами. Хромерию невозможно одолеть без кровопролития, вызываемого такими людьми, как вы. Если бы такой способ был, я бы прибег к нему не раздумывая. Но это единственный возможный путь осуществить необходимые изменения, и я готов идти этим путем.

– Вы делаете это просто потому, что можете, – возразил коррехидор, превозмогая страх.

– Потому что могу – и потому, что такова моя воля.

– Так, значит, сила, по-вашему, оправдывает все?

Цветной Владыка казался сделанным из стали: неколебимый, бесстрастный, не раскаивающийся ни в чем.

– Силе нет дела до справедливости. Сила творит реальность.

Он устремил на юношу долгий взгляд, запечатлевая в его сознании мощь своей уверенности, потом повернулся и посмотрел на женщин с детьми. В его взгляде была печаль, но и решимость: Владыка был готов отправить этих людей на смерть, прикрывая ими жизни своих людей, и возложить ответственность на коррехидора.

Если это был блеф, то самый наглый из всех, какие доводилось видеть Лив. Впрочем, она сомневалась, что это блеф. Того же мнения, очевидно, придерживался и коррехидор. На его лице последовательно сменялись выражения ужаса, отвращения, недоверия и в конце концов покорности. Перед ним был не человек – перед ним была стихия. Бурю невозможно уговорить, нет смысла умолять хуррикано свернуть в сторону; остается только задраить люки и пережидать, молясь о том, чтобы остаться в живых.

– У нас нету миллиона данаров, – наконец проговорил коррехидор, и Лив поняла, что он сдался. – У нас не наберется даже половины такой суммы.

– В вашей казне не наберется. Но я предлагаю вам оповестить все богатые и знатные семейства в городе, что если они не выплатят свою долю, то погибнут первыми. В список продовольствия тоже можно внести изменения; я не хочу выдвигать непомерных требований. Возможно, у вас не найдется столько ячменя – замените его другими зерновыми. С фруктами, если вы не поторопитесь, могут быть осложнения; мы не примем испорченные продукты. За каждую недостающую повозку вы поплатитесь жизнями одного знатного семейства.

– Разумеется, я должен буду передать ваши требования матерям города, – вымолвил бледный коррехидор. – Это, наверное, займет дня два…

– Послезавтра наши катапульты будут готовы к действию. Мы начнем швырять через ваши стены по одной женщине из Эргиона каждые четверть часа. Мы будем продолжать до тех пор, пока к нам не прибудут люксиаты. Я отдаю себе отчет, что катапульты находятся в пределах досягаемости для ваших пушек, поэтому прошу вас учесть, что эргионские женщины и дети будут размещены в непосредственной близости от них. Ваши пушкари не имеют достаточной подготовки; очень сомневаюсь, что им удастся попасть в катапульту с первого выстрела. Или даже с десятого.

Коррехидор сглотнул.

– Я… понимаю.

– Я прикажу вывесить списки имен этих женщин в том порядке, в котором их будут швырять, чтобы жители Идосса могли знать, когда им слушать предсмертные вопли своих подруг… ну или неприятельниц, отчего бы и нет. Мы начнем с личных знакомых городских матерей. Мои механики говорят, что в ковше катапульты достигается такая сила, что есть вероятность гибели женщины еще до того, как она окажется в воздухе. Я попросил их исправить этот недочет: я желаю, чтобы вы слышали, как эти женщины будут кричать, перелетая через стены.

Ката Хам-халдита тихо выругался и двинулся к выходу. Он бросил взгляд на Лив, но тут же пристыженно отвел глаза.

– По-вашему, этого будет достаточно? – спросила Лив, когда он вышел.

Раньше она не осмелилась бы задать такой вопрос, либо из страха, либо из благоговения. Но сейчас ей не хотелось терять возможность учиться у лучших.

Владыка все еще смотрел на женщин и детей. Дети играли и возились, с воплями носясь между шатрами и не подозревая о грозящей им гибели.

– Скорее всего, – наконец отозвался он. – Все будет зависеть от того, насколько сообразительный юноша этот Ката. Среди городских матерей есть одна хитрая старая карга по имени Нета Делусия. Телохранители были ее