– Боженька не оставляет нас в своей милости, – ответил Байер, а Малервайн вновь уронил голову на край стола.

– Бедняга умирает от усталости. Не сердитесь на него за то, что он выпил ваш шнапс, – заметил Байер, снова налил мне полный стакан и сказал: – Ваше здоровье! Но только до дна!

Мы выпили, и гауптман пожелал мне счастливого пути.

Грунтовая дорога показалась мне незнакомой. Следы от машин и копыт лошадей отсутствовали, а зеленые цветочки, источавшие приятный аромат, были на удивление свежими. Внезапно после поворота показался завал из бревен, и я недолго думая дал шпоры своей лошади и помчался в спасительный лес под защиту деревьев. Земля в нем уже покрылась цветным ковром из опавших листьев. От моей лошади пошел пар, и мне доставило удовольствие, нагнувшись к ее шее, вдохнуть исходивший от нее запах пота. Я благодарил Бога, что остался жив, цел и невредим. Между тем невда леке отчетливо послышался лязг орудийных затворов, затем раздался грохот выстрелов и над моей головой со свистом стали пролетать снаряды. Мне хорошо были видны поднимаемые ими фонтаны грязи.

Я рысью помчался прочь по лесу между редеющими деревьями, а передо мною вставали картины из прошлого – Брук и Кайзерштайнбрух, военные лагеря, леса в Польше и во Франции. Все леса в Европе чем-то похожи друг на друга, и в них также мирно падают листья с деревьев. Ах, как давно это было!

– Неужели мы обречены? – с грустью пробормотал я. – Неужели молот уже занесен и небесная кара обрушится на нас?

По возвращении меня ждало неприятное известие – погиб гауптман Гемелли, тот самый, с которым мы вместе лежали в снегу под Черемошками. Тело его было накрыто брезентом и лежало рядом с командным пунктом, наружу высовывались только руки и ноги. Я откинул брезент и увидел на шее малюсенький медальон Матери Божьей. А ведь он только два дня назад вернулся после длительного лечения.

Подразделение, которое Гемелли вел в бой, при виде русских бросилось наутек, а он, не зная новых нравов, царивших в войсках, остался на месте и занял оборону. Амманн носил похожий медальон. Наверное, все матери одинаковы, и когда отправляют своих сыновей на фронт, то вешают им на шею обереги. Во всяком случае, солдаты об этом предпочитали не распространяться.

Огонь противника по селу Толокунь велся все интенсивнее, и Шперл решил занять старые позиции на опушке леса. В селе остались только передовые посты, которым было приказано возвращаться назад в случае серьезных атак неприятеля. Долгое время я считал, что майор Шперл является настоящим сатрапом. Он был высокого роста, крепкого телосложения, любил останавливаться в шикарных апартаментах, вкусно покушать и музыку Легара. В его комнате или блиндаже постоянно играло радио, по которому периодически передавали сообщения вермахта и сводки погоды. От него всегда пахло одеколоном. Шперл и сейчас под рубашкой носил чистое белоснежное белье, а утром и вечером его брил мой водитель Бруггер, изучивший некогда это искусство.

– От выскочек никогда не знаешь чего ожидать, – любил говаривать Шперл. – Они раскрываются только тогда, когда начинает что-то происходить. И не важно, хорошее или плохое. Но человек, который своим трудом добился звания майора – это кремень!

Слово «кремень» означало у майора высшую степень уважения.

– Но, господа, – всегда добавлял он, – должен признать, что при де ла Валле в штаб полка не просочился ни один выскочка.

Под вечер мы похоронили гауптмана Гемелли, и майор произнес по этому поводу несколько слов. Он сказал, что они с Гемелли служили в одном полку во Франции и радовались служебному росту друг друга, что лучшего боевого товарища не найти…

В общем Шперл говорил все то, что положено в таких случаях, но мы-то знали, что они завидовали успехам друг друга. И продолжалось это до тех пор, пока Шперлу не удалось вырваться вперед, получив в награду Рыцарский крест, который простодушному Гемелли никогда бы не достался.

Мы вырыли себе ямы, накрыли их бревнами, ветками и землей. Это были настоящие ловушки для зверей, но они уберегали нас от осколков снарядов и давали возможность поспать пару часов. Бруггер соорудил из камней и песка печь, в которой он с наступлением темноты разводил огонь и готовил нам еду.

Акустика в лесах была иной, чем в степях. Здесь гораздо четче различались звуки выстрелов гаубиц, пушек, минометов, пехотных и зенитных орудий. Когда по вечерам начинался сильный обстрел, то деревья стонали и дрожала земля, а в воздухе стоял жуткий гул. Война совершала свое черное дело, и повозки с убитыми и ранеными по просекам галопом устремлялись в тыл. Обросшие бородами пленные, в большинстве своем одетые в гражданскую одежду, медленно плелись за повозками и при разрывах снарядов бросались на землю за деревьями.

У нас тоже была артиллерия. Майору Кюферу удалось сохранить свой дивизион, пройдя через все препятствия. Поэтому после получения от авиации соответствующих данных мы наносили по скоплениям русских войск довольно эффективные удары.

Наши люди очень устали и почти все время голодали. Их изнурили многочисленные ночные марши без сна и отдыха. Бывалые солдаты были вконец измождены. Что же касается молодых вояк, то, несмотря на их довольно цветущий вид, духа им явно не хватало. Прибывали они зачастую без оружия, и нам приходилось распределять среди них винтовки убитых. На ночных маршах их требовалось постоянно подгонять, так как они входили в ступор из-за страха близкой смерти.

Телефон в блиндаже молчал, так как подразделения еще не проложили между собой линии связи. На столе стояла бутылка шнапса, поскольку распитие крепких спиртных напитков превратилось у нас уже в привычку. Этот бодрящий и одновременно питательный алкогольный допинг помогал оставаться на ногах и преодолевать усталость. Бутылки обычно хватало часа на четыре. За последние недели часто оценка обстановки и принятие ответственных решений осуществлялись под воздействием алкоголя. Мы пили, но не пьянели. Рядовым тоже выдавалось по целой фляжке этого столь желаемого ими крепкого напитка, хотя по инструкции на одного человека полагалось не более четверти литра.

В эти ночи я сблизился даже с Райхом, этим утонченным, но одновременно строгим человеком, и стал доверять ему больше, чем прежде.

– Теперь дошла очередь и до нас, – сказал я как-то в порыве откровения. – Неужели вы все еще верите в наше высшее руководство?

Он и сам над многим размышлял в последнее время, но ответил с неприсущим ему жаром так:

– Это все из-за вас и вам подобных, это вы не справились с поставленной перед вами задачей.

Я