Глоссар потёр виски.

— Нет, не могу колдовать, — вздохнул он. — Только попробую — сразу словно по голове бьют. Так что, не узнаю я, чего ты боишься, чем тебя можно напугать. Догадываюсь, что ты страшишься правды, только какой?

— Её все страшатся, — вспоминая разговоры с супругом, Вирессэ опустила голову.

— О, да, девушка-Апрель. Только нужно знать, какую именно. В Арде есть много чудовищных истин, но в каждом сердце замочная скважина лишь для одного ключа. Кого-то пугает смерть, кого-то жизнь, кого-то то, что после смерти, а есть те, кто боится правды о том, что из Чертогов Намо за всё время пребывания эльфов в Валиноре вышел только Моргот. О, Алмарил, я угадал?

Побледнев, сын таргелионского короля пришпорил коня и погнал вперёд, где уже виднелись сторожевые башни «перводомовской половины» осадного лагеря.

— А мне страшно думать про оставленный Валинор, — нахмурился Глоссар, массируя по очереди виски, лоб, затылок и основание черепа. — Я уходил из города, изуродованного тьмой, опустевшего, рыдающего голосами оставленных жён. Я помню Тирион в сиянии Древ, помню прекрасную Лебяжью Гавань, помню… Их до кровопролития. Я понимаю, что Валар снова украсили мой бывший дом, пытаюсь представить, как выглядит теперь моя родина, но почему-то вижу только медленно разрушающиеся брошенные дворцы. Наверное, мне просто хочется, чтобы там, откуда пришлось уйти, было хуже, чем здесь.

Посмотрев на тонущие во тьме пики Тангородрима, на одном из которых удавалось рассмотреть зачарованное стальное кольцо, менестрель, морщась, вздохнул и тихо запел:

— Улицы погибшего города —

Обветшалый цирк и театр в одном лице.

Жизнь моя кружится в кольце

И корчится с голоду.

Сужены рамки времени — пустота.

Кружится тот безумный маскарад,

Дразнится, отбивая гулко такт:

Мандос иль Ирмо Сад?

— Замечательная перспектива, — улыбнулась Вирессэ. — Выбор и существует, и не существует одновременно.

— Проведи меня через жизнь и смерть!

Подбери меня из осколков в топи.

Подними меня до своих высот и оживи меня!

Я хочу прозреть!

Кровь и боль! Куклы бродят средь могил.

К ране соль! Маскарад продолжается.

Я прошу — Эру! Дай мне сил

От этих ниток избавиться.

Тирион — лишь театр обгоревших снов.

Мы никто — мы пока заготовки, но

Глушат нас звуки собственных шагов

Или скрежет оков.

Отыщи меня меж замёрзших стен,

Осени меня золотым крылом,

Напои меня колокольным сном,

Оживи меня! И подними с колен.

Маскарад, раскаленные угли.

Бездна? Сад?

Мы не Эльдар — мы куклы.

Устоять, чтоб всегда противостоять

И пить этот вечный яд!

Всё для нас

Обозначено свыше, но

Дай нам шанс!

Мы готовы! Мы дышим!

О, Творец!

Благослови нас в пути —

Мы можем сами идти!

Отыщи меня меж кровавых врат,

Отпусти меня! Видишь? Я живой!

Разреши мне просто быть собой!

Оживи меня. Я хочу звучать.

***

Лорд Маэдрос неизменно сидел у окна, смотря на чёрные скалы, и удостоил вошедших эльфов лишь коротким взглядом.

— Здравствуй, Вирессэ, — сказал отрешённо Феанарион, — если я всё верно понял, новостей для меня у тебя нет.

— Есть, — смутилась эльфийка, оглянувшись на Глоссара и Алмарила, надеясь на поддержку. — Карнифинвэ начали угрожать.

— В Хитлуме стало невозможно жить, — поддакнул Глоссар, с тревогой смотря на лорда. — Даже верным короля.

— Короны примеряют пешки, — негромко, но с нажимом произнёс Маэдрос, и менестрель, покраснев, опустил голову:

— Я не жду, что мне будут здесь рады.

— Он не опасен, — Алмарил, не знавший, на что намекал дядя, говоря о примерке корон, положил ладонь на плечо певца. — Стал таким после встречи с каким-то лесным колдуном.

— Хорошо бы взять этого колдуна на службу и отправить в Хитлум, вместо Карньо, — мёртвые бесцветные глаза Феаноринга уставились на Глоссара, и тот стал совсем бледным. — Хеправион!

Оруженосец появился в комнате, готовый исполнять волю лорда.

— Сообщи отцу в Химринг, что леди Вирессэ приедет в самое ближайшее время со своим слугой, за которого готова поручиться. Приедет надолго и останется, пока не прояснится ситуация в Хитлуме, поэтому ей не нужно временное жильё.

— Надолго? — супруга Карнифинвэ ахнула.

— Возможно, навсегда, — пояснил Маэдрос. — В моих владениях ты в безопасности. Что же до Карньо, я ничего не могу обещать, кроме жестокой мести верховному нолдорану, в случае, если он перейдёт границы.

На глаза эльфийки навернулись слёзы. Лорд кивнул оруженосцу, и Хеправион увёл Вирессэ и Глоссара. Алмарил посмотрел им вслед, обернулся на дядю.

— Хадор прислал в Барад Эйтель череп дракона! — сказал он с нарастающим жаром. — Представляешь? Этому смертному не нужна столь ценная реликвия! Он просто взял и отдал её! Да я бы… Я бы из неё боевой шлем сделал! Носил бы с собой! А ему плевать!

— Может быть и не плевать, — Маэдрос пододвинул племяннику вино. — Ты не можешь знать, что в голове у этого взрослого мужчины, не дожившего до эльфийского совершеннолетия. Ты не знаешь, каково это — быть во взрослом искажённом теле с разумом ребёнка.

Алмарила передёрнуло.

— Дождёмся реакции Ноло на побег Вирессэ, — сменил тему химрингский лорд, — и этого менестреля, либо поймём, что главному носителю венцов безразличны столь незначительные передвижения подданных, и тогда ты отправишься в Дортонион. Нужно понять, как идут их дела с Таргелионом. До меня дошли тревожные слухи. Ты должен знать сам и донести до всех причастных, что народ смертных, а точнее, проблемы одного лишь поколения одного лишь рода не могут влиять на сложившиеся и проверенные веками дела бессмертных.

— Я всегда проваливаю переговоры, — сын Морифинвэ вдруг сник, лицо помрачнело.

— Я тоже, — Маэдрос отвернулся от северного окна, посмотрел на племянника и расхохотался. — Но тебе не требуется в чём-то убедить дортонионских владык. Им надо лишь напомнить о расстановке приоритетов, о которых, похоже, забыл Финдарато. Он действительно не понимает, что каждый отдельно взятый Младший — временное явление? Плохое или хорошее, вредное или полезное, но временное! А Моргот здесь навсегда! Или до тех пор, пока мы его не свергнем!

Алмарил кивнул, тут же представив, что сделал это лично, шествуя впереди армии, после чего занял трон Чёрного Врага.

— Так или иначе, — Маэдрос выдохнул, уставился на Трёхглавую Гору, — ты напомнишь об этом. Если кто-то разозлится от твоего поведения, вспомни о том, что Финдарато тоже