руки подхватили меня, в поле моего зрения появились какие-то лица, которых я не узнавала, хотя, конечно, они были мне знакомы. Мозг улавливал чьи-то голоса, но они тут же стихали.

– Я не ушиблась, – сказала я, но почему-то никто не обратил на это внимания.

Впрочем, возможно, эти слова так и не были произнесены вслух, оставшись лишь в моих мыслях.

– Отойдите.

Я узнала этот голос, и мой мозг тут же начал вспоминать имя этого человека.

– Принесите вина. И таз с водой в покои Ее Величества. Вызовите лекаря. А теперь позвольте мне…

Распоряжения следовали одно за другим; чьи-то руки подхватили меня, подняли и понесли обратно вверх по лестнице. Я знала, кто это. Должно быть, он находился в Большом зале, когда я так неудачно оступилась. Я повернулась лицом к его груди, вдыхая его запах, но не проронила ни слова. Даже когда он прошептал мне на ухо:

– Екатерина… бедная моя девочка…

Его сердце стучало под моей щекой, и этот звук был гораздо громче, чем невнятный трепет у меня в груди. Я чувствовала непреодолимое желание сказать ему, что мне ничто не угрожает, но у меня не было на это сил. Я знала только, что нахожусь в безопасности и, что бы со мной ни произошло, это не причинило мне вреда. Странное ощущение, вдруг подумалось мне. Я что, не знаю, какими опасными могут быть симптомы?

Скоро, очень скоро я оказалась у себя в комнате, где меня уложили на кровать; там уже были мой лекарь, Гилье, в отчаянии заламывавшая руки, и Беатрис, требовавшая объяснений. Даже Алиса, прослышав о случившемся, спешно спустилась ко мне. Их присутствие, нежные женские голоса успокаивали меня, но потом руки Оуэна отпустили меня и я почувствовала, как он тихо удаляется к двери. Затем он ушел.

Я уткнулась лицом в подушку и окончательно лишилась сил.

– Тяжелый случай женской истерии. Она чрезвычайно взвинчена.

Мой лекарь, допросив Гилье и Беатрис, осмотрел меня, после чего нахмурился и строго глянул в мою сторону, как будто я сама была во всем виновата.

– Миледи никогда не болеет, – заявила Алиса, словно на самом деле вина лежала как раз на моем лекаре.

– Я знаю только то, что вижу, – ответил он с презрительной ухмылкой; насмешку в его голосе уловила даже я, несмотря на затуманенное сознание. – Нервный срыв, приведший к дрожи в конечностях, – вот что это было. Иначе с чего бы Ее Величеству падать?

Меня раздели и бережно, как маленького ребенка, уложили в постель, дав выпить разведенный в вине порошок из корня валерианы и снабдив снадобье настоятельными требованиями избегать волнений до конца дня. Я и не волновалась, потому что все это время проспала тяжелым сном без сновидений. Когда я очнулась, был уже вечер и в комнате стоял полумрак. У моей кровати сидела Гилье и сонно клевала носом, забыв о лежащем на коленях рукоделье. Моя головная боль ослабла, и мысли приобрели некоторую ясность.

Оуэн. Это была первая из мыслей. Первая и единственная.

Но Оуэн ко мне не придет. Совершенно недопустимо, чтобы он появлялся в моей комнате, когда я больна и рядом со мной находятся мои придворные дамы. Я беспокойно заворочалась в постели. Что они сделали с моей фибулой в форме дракона, которую я теперь не снимала? Когда я приподнялась в тщетной попытке это выяснить, Гилье встала и подошла ко мне.

– Где он? – шепотом спросила я. – Мой серебряный дракон? – В тот миг мне казалось, что для меня это самый важный вопрос в мире.

Гилье успокоила меня и попросила выпить еще лекарства; я ее послушалась. Но уже забирая пустую чашу, служанка вместо нее вложила в мою открытую ладонь мистического зверя и сомкнула мои пальцы. Я счастливо улыбнулась.

– А теперь поспите, – сочувственным тоном тихо посоветовала Гилье.

Вы нужны мне, Оуэн!

Это была последняя мысль, прежде чем я снова провалилась в сон.

Проснувшись на рассвете, я почувствовала себя лучше, но все же еще была слишком вялой, чтобы двигаться. Утолив голод после ночного поста хлебом и элем, я откинулась на подушки, с удивлением отметив, что ко мне вернулся аппетит.

– Ваши люди тревожатся о вас, миледи, – сообщила Гилье, положив рядом со мной на кровать книгу в кожаном переплете. – Это вам от юного короля, – объяснила она, явно впечатленная толщиной золотого теснения. – Его Величество сказал, чтобы я передала ее вам: как только закончатся его уроки, он помолится за вас. Но от себя должна добавить: думаю, вам еще некоторое время не следует ничего читать, миледи.

Я тихо усмехнулась: приоритеты Юного Генриха всегда были предсказуемы. В то же время я жалела, что эта книга не от Оуэна; с другой стороны, он точно не прислал бы мне молитвенник. Он выбрал бы для меня книгу с красивыми любовными историями, наверное, валлийскими. И я бы обязательно ее читала, несмотря на то что столь трудное занятие отнимало у меня много времени и сил.

В дверь постучали, и Гилье пошла открывать; мое сердце екнуло. Но оказалось, что это Алиса; она решительно подошла к моей кровати.

– Могу я поговорить с вами, миледи?

Я протянула к ней руку:

– Ах, Алиса, конечно. Развейте мою скуку. Я чувствую себя немного лучше.

Окружающий мир вновь приобрел четкие очертания, я чувствовала себя спокойно и уверенно. Из неприятных последствий вчерашнего дня остались только ушибы на бедре и плече. Больно, но не фатально. Недавние страхи из-за странных симптомов, похоже, исчезнувших после глубокого сна под действием валерианы, также развеялись, оставив лишь слабое напоминание о себе в виде легкого головокружения. По-видимому, я все-таки ошибалась. По-видимому, мои опасения были беспочвенными…

Алиса пододвинула к кровати табурет и отмахнулась от Гилье, предложившей ей вина. Воспитательница моего сына подалась вперед, опершись руками на край кровати; глаза ее были на одном уровне с моими; она почти шептала.

– Позвольте мне взглянуть на вас. – Чуть прищурившись, Алиса тщательно изучала мое лицо.

– И что же вы видите?

– Вы выглядите изможденной, едва не просвечиваетесь насквозь.

– Я отдохну, и все станет гораздо лучше, – заверила я ее. – Мой лекарь сказал…

– Ваш лекарь – просто тупица, не видящий дальше кончика своего носа. Потому я и пришла поговорить с вами, миледи.

– Мне ничего не угрожает.

– Неужели? Думаю, все дело в том, как на это посмотреть.

Все мои страхи, которые я так беззаботно отбросила, тут же вернулись, став в четыре раза сильнее. Если подозрения о том, что проклятье моего отца в какой-то степени лежит и на мне, были обоснованными… Неужели Алиса тоже это видит? Неужели она заметила,