Шрифт:
Закладка:
– Моя возлюбленная… Ярчайшая звезда на небосводе… Сердце моего сердца…
Оуэн говорил со мной, даже когда голос его становился хриплым, а дыхание – сдавленным. Его ласки заставляли меня дрожать, а нежные губы, скользившие от моей шеи к груди, пробуждали во мне чувства, о которых я даже не догадывалась. Потеряв контроль над собой, я вскрикнула. А потом нас захлестнула реальность, осознание того, что мы создали, и тут уже никакие слова были не нужны.
Его спутанные волосы черным шелком лежали на моей груди, и, пораженная этим, я вдруг заплакала, а когда это тоскливое чувство стало невыносимым, уткнулась лицом в плечо Оуэна, намочив его слезами.
– А теперь поспите, – прошептал он мне. – Ваш путь был долгим, и проделали вы его одна. Но теперь вы не одиноки, моя прекрасная Екатерина. Так что можете отдохнуть.
Сердце мое успокоилось, а заоблачный восторг и изумление, вызванное тем, что мы все-таки вместе, теснились в моей груди.
– О чем вы думаете? – спросила я, когда мы немного пришли в себя и восстановили контроль над собой.
Слезы мои высохли, и я была благодарна Оуэну за временное убежище, которое он предоставил мне в своих объятиях. Его глаза были закрыты, лицо во время передышки вновь стало аскетически суровым, но затем губы его дрогнули, а пальцы переплелись с моими.
– Думаю, что, будь я человеком практичным, я бы забрал вас отсюда и увез за Вал Оффы.
– А что такое Вал Оффы?
– Это старая граница между Уэльсом и Англией, отмеченная насыпями и рвами, которые возвел король Оффа, чтобы защищать Уэльс от Англии. – В свете свечи я увидела на его лице грустную улыбку. – Но это никогда не срабатывало. У валлийцев была традиция устраивать приграничные вылазки и угонять английский скот.
– А мне бы там понравилось? Я имею в виду за Валом Оффы.
– Конечно. Это же моя родина. И как только мы бы там оказались, я бы сразу на вас женился.
Я подумала, что он сказал это просто так, в полудреме.
– Нет, вы этого не сделаете, – прошептала я.
– Почему?
– Потому что, будь вы человеком практичным, вы бы потеряли все, что у вас есть.
Это окончательно разбудило Оуэна. Он резко открыл глаза, потемневшие от эмоций; губы его сжались в узкую полоску.
– Вам ведь прекрасно известно, что терять мне совершенно нечего.
Я не хотела провоцировать в нем такую горькую реакцию и даже не совсем поняла, чем она вызвана, но, пожалев о собственной неосмотрительности, попыталась перевести разговор на менее болезненную тему:
– Расскажите лучше, каково это – быть валлийцем, живущим в Англии? Есть ли какая-то разница между тем, чтобы, например, быть французом?
В ответ Оуэн лишь небрежно бросил:
– Думаю, мы все для них иностранцы, компания, не слишком достойная уважения.
Больше ничего мне добиться не удалось.
– Тогда расскажите о своей семье, – продолжала я. – О моей вы знаете все. Поведайте мне о своих валлийских предках.
Вопрос был направлен на то, чтобы загасить слабые проблески его самоуверенности. Но Оуэн не поддался.
– Это все равно что искать мясо в пироге, испеченном во время Великого поста! Оставим это, Екатерина, – прошептал он. – Все это не важно. И не имеет к нам никакого отношения.
Мне не удалось также узнать хоть что-нибудь о его жизни до появления при дворе Генриха. Тогда я сдалась и полностью погрузилась в ощущение текущего момента, отдавшись радости; но был еще один вопрос, который я, вопреки доводам разума, считала необходимым задать. Но сначала я положила ладонь Оуэну на грудь – там, где стучало его сердце.
– Вы ведь не любили Эдмунда Бофорта, верно?
Злобный призрак моего бывшего поклонника незримо витал между нами, и я чувствовала, что должна изгнать его, даже если Оуэн осудит меня за необъективность. Я вспомнила презрительное выражение, появившееся на его лице, когда я упомянула об Эдмунде в прошлый раз; тогда я не поняла причину. Словно почувствовав мое волнение, Оуэн перекатился на бок и притянул меня к себе так, чтобы можно было заглянуть мне в глаза. Его ответ удивил меня своей беспристрастностью.
– Это человек большого ума и способностей, с громким именем и богатым наследством. Думаю, он станет великим политиком, отличным солдатом и гордостью Англии. – Его руки обняли меня чуть крепче. – Да, я ненавидел его. Потому что, заметив вашу уязвимость, он увидел в этом выгоду и устроил осаду.
Прижатая к его груди, я повернула лицо к Оуэну.
– Простите меня.
Он прижал меня еще крепче.
– Я ни в чем вас не виню.
– Зато я себя виню. Мне следовало вовремя разглядеть, что он собой представляет, чего добивается. Ведь меня не раз об этом предупреждали…
– Вы просто потеряли голову.
Я хотела было возразить, но Оуэн закрыл мне рот поцелуем.
– Откуда вам было знать? Бофорт способен обольстить даже зажаренного речного карпа, лежащего на блюде вкупе с гарниром и соусом. – Он немного помолчал. – На меня его чары не действовали. Зато они действовали на вас, ngoleuni fy mywyd.
Его губы снова закрыли мне рот; мужское тело опять требовало моей покорности, и я охотно ему повиновалась.
Мы больше ни разу не говорили об Эдмунде Бофорте. Этот человек перестал быть частью моей жизни и никогда уже в нее не вернулся.
– А когда вы меня полюбили? – спросила я; наверное, это интересует любую женщину, впервые обуреваемую столь сильными чувствами.
– Как только присоединился к вашей свите. Я уже не могу вспомнить времена, когда не любил вас.
Находясь в полудреме, мы оба понимали, что минуты, которые нам удалось урвать, чтобы побыть вместе, неминуемо подходят к концу. Приближение финального вечернего богослужения, входившего в ежедневную рутину Виндзорского дворца, призвало нас из светлой идиллии в реальность.
– Почему я об этом не знала? – снова спросила я, силясь вспомнить Оуэна в те дни, вскоре после смерти Генриха.
Его губы мягко прижались к моим волосам на виске.
– Вы тогда скорбели. Разве могли вы обратить внимание на какого-то слугу?
Я поднялась на локте, чтобы видеть его лицо.
– И тем не менее вы согласились смиренно служить мне, даже зная, что я вас не замечаю.
Улыбка Оуэна была такой же горькой, как и последующие слова.
– Смиренно?
