Запыхавшийся, с всклокоченными волосами, с разгоряченным – и, с моей точки зрения, потрясающе красивым – лицом, Оуэн стоял между парнями: один из них распростерся в пыли, другой продолжал сжимать свой меч, правда, уже не собираясь им воспользоваться. Обернувшись к остальным, уже начинавшим потихоньку отходить от места потасовки, Оуэн уверенным тоном приказал:

– Идите и займитесь каждый своим делом, если не хотите, чтобы об этом постыдном происшествии узнал управляющий или лорд Уорик. – Затем он обратился к спорщикам, одному из которых, подав руку, помог подняться с земли: – Вы позорите свои семьи. Как вы посмели обнажить оружие в присутствии королевы? – Оуэн жестом указал в мою сторону. – Немедленно поклонитесь ей!

Краснея от стыда, юноши повиновались, после чего один из них попытался отряхнуть тунику от пыли. Я не слышала остальной части разговора – он продолжался еще некоторое время; собственно, говорил только Оуэн, а угрюмые парни лишь время от времени односложно ему отвечали. Один такой ответ – видимо, неудачный, – повлек за собой звонкую затрещину от Оуэна.

– А теперь сделайте это.

Хотя приказ и был отдан мягким голосом, оба юноши мгновенно, пусть и неохотно, пожали друг другу руки. Рукопожатие получилось совсем не дружеским, но, возможно, уже завтра они снова станут приятелями.

– Вы будете наказаны за глупость, – объявил Оуэн. – Вам следует раз и навсегда усвоить: недопустимо нарушать порядок при дворе королевы своим необузданным поведением. В следующий раз будете умнее и несколько раз подумаете, прежде чем выхватывать оружие, затевая ссору из-за пустяков. Вы оба виноваты одинаково.

Одного юношу он увесисто хлопнул по плечу, возвращая ему меч, другого сурово потрепал по голове.

– До конца дня вы тщательно вычистите голубятню – благодаря этому у вас будет время подумать над своим поведением.

До меня долетел чей-то ехидный смех. В качестве наказания Оуэн выбрал для провинившихся грязную, дурно пахнущую работу, но ни один из них не посмел возразить.

– А теперь ступайте. И не забудьте, пусть и с опозданием, отдать дань уважения своей королеве.

Юноши еще раз послушно мне поклонились.

Кивнув им в ответ, я заметила Уорика: встревоженный громкими криками, он стоял у входа в Нижний двор. Сначала граф предпочел не вмешиваться, но сейчас со строгим выражением лица направлялся в нашу сторону. Нарушители порядка торопливо поклонились ему и бегом бросились в тот проход, откуда он вышел. Уорик понимающе ухмыльнулся. Затем они с Оуэном перекинулись парой слов, глядя вслед молодым сквайрам, удалявшимся в направлении голубятни. Я еще немного понаблюдала за ними, после чего тоже их оставила.

Эта маленькая сцена все еще стояла у меня перед глазами, когда я медленным шагом возвращалась к придворным дамам. Происшедшее вызвало у меня интерес: вроде бы ничего необычного для места, где живет столь разношерстная публика и конфликты, зачастую заканчивающиеся кровопролитием, не такая уж редкость, однако увиденное стало ответом на мучившие меня вопросы. Благодаря физическому влечению к мужчине женщина может обнаружить в себе многие слабости и совершить массу иррациональных поступков. Но чтобы вожделение и уважение были адресованы одному и тому же мужчине?.. Оуэн Тюдор задел меня за живое, проявив одновременно властность и сострадание; казалось, он догадывался: эти мальчишки подрались потому, что один из них был неудачником или же его несправедливо в чем-то обвинили. Возмездие Оуэна было суровым, но справедливым.

Еще больше меня впечатлило то, что Оуэн Тюдор обладал безусловным авторитетом и в свите Юного Генриха ему подчинялись беспрекословно. Провинившиеся молодые люди безропотно покорились его воле и слушались его приказов, а ведь могли бы и заявить, что вершить суд над ними имеет право только Уорик. Юноши сразу же безропотно направились в дурно пахнущую голубятню, смирившись с грязной работой, назначенной в качестве расплаты за содеянное.

Неизвестно откуда в моей голове вдруг появилась интересная мысль (раньше я об этом почему-то не думала). Мой муж Генрих, как правило, игнорировал своих сквайров, этих совсем еще юных парней, которых оторвали от семей и бросили в странный мир, ограничивавшийся королевским двором, где к ним предъявляли весьма высокие требования. Иногда в первые годы службы они чувствовали себя одинокими и очень тосковали по дому. Генрих почти не замечал их: он видел в них лишь молодых воинов, которые должны упорно тренироваться, чтобы присоединиться к рыцарскому сословию. У Эдмунда Бофорта тоже не было на них времени: он вспоминал о юношах только тогда, когда ему нужна была их помощь или же если хотел втянуть их в какую-нибудь грубую проказу и соблазнить на пирушку. И если они не подчинялись ему беспрекословно, сразу же выходил из себя. Оуэн Тюдор знал каждого из парней по имени. Разговаривая с ними, он проявлял терпение и сочувствие. И глубокое понимание – такое же, какое обнаружил в отношении меня.

Прежде я думала, что недостаточно хорошо знаю этого человека, чтобы разделить с ним постель. И вот теперь я начинала его понемногу узнавать. Да, это был мужчина, которым я восхищалась.

Так по какому же пути направимся мы с Оуэном, достигнув такого уровня взаимопонимания? «Я готова идти за вами, Оуэн Тюдор, хоть на край земли», – поклялась я ему. На что он мне ответил: «А я буду охранять и защищать вас». Звучало все это замечательно, но еще довольно долго мы с ним оставались на месте; да и защита его была мне не нужна, ведь у нас просто не было реальной возможности побыть вместе – в прямом смысле этого слова.

Сначала между нами встала святая Уинифред. Юный Генрих был зачарован красивой историей об этой добродетельной молодой даме, обезглавленной валлийским принцем Карадоком, посягавшим на ее честь, после чего последовало ее чудесное исцеление и возвращение к жизни. Мой сын даже выразил желание посетить тот самый целебный источник, который забил на месте падения отсеченной головы где-то в глуши Северного Уэльса. Я объяснила ему, что это очень далеко.

– Мой отец совершил паломничество к этому месту. Он ездил туда помолиться перед битвой при Азенкуре, – сказал Юный Генрих. Откуда он это знает? – Я тоже желаю поехать в Уэльс. Хочу помолиться святой мученице Уинифред, перед тем как меня коронуют.

– Это слишком далеко.

– Я все равно поеду. Я настаиваю. И в этот особый для нее день преклоню колени у ее святого родника.

Я предоставила Уорику объяснить моему сыну, что день этой святой празднуют третьего ноября, а его коронация состоится пятого, и совершить путешествие через всю страну в столь короткий срок не