Шрифт:
Закладка:
На второй день он не выдержал мучительного одиночества и написал Славе: «Ты в порядке?» и получил ответ: «Да». Легче не стало. То есть, стало, потому что это, по крайней мере, избавило его от фантазий, что в ту ночь Слава не вернулся домой, потому что Лев не вызвал ему такси, но оставался ворох неразрешенных вопросов: хотелось бесконечно спрашивать, что происходит – он его бросил, он думает его бросить, он его больше не любит?
На третий день Лев решил не ходить вокруг да около и спросил: «Ты хочешь расстаться со мной?», а потом, читая ответ, очень ярко представлял, насколько далеко Слава закатил глаза, пока писал его: «Я уже который раз говорю, что нет».
«Тогда что происходит?» - уточнил Лев.
«Мне нужно время»
На что? На что?! На что, блин?
Он написал: «Время, чтобы решить, бросишь ты меня или нет?», но сразу стёр, чувствуя, насколько жалко это звучит. Он больше не стал ничего спрашивать, весь день сверлил глазами Славин ответ, злясь, раздражаясь на эту неконкретность.
Почему ты просто не можешь сказать, что любишь меня, что не бросишь, что будешь рядом?
И хотя Слава говорил ему об этом десятки раз, сейчас, когда он чувствовал себя таким жалким, ничтожным, уязвимым, ему нужны были сотни заверений.
На четвертый день Слава пришел без предупреждения. В восемь вечера, когда Лев читал учебник по судебной медицине, стараясь не смотреть в телефон в ожидании новых сообщений, в дверь неожиданно позвонили. А за годы жизни в этой квартире ему всего два раза неожиданно звонили: в первый раз соседи с просьбой сделать больному ребенку укол («Вы же врач»), а второй раз полиция с вопросом: «Извините, тут наркоман не пробегал?». Поэтому он, представляя очередные странные беседы с соседями или, того хуже, представителями власти, решил, что не будет подходить к двери.
«Взрослых нет дома», - мысленно усмехнулся он.
Но звонивший был требовательным и никуда не уходил. После того, как на дверном звонке сыграли простенький мотив «Кузнечика», Лев заподозрил, что что-то не так. Сложно было представить, что менты играют с ним в «Угадай мелодию».
Он вышел в коридор, посмотрел в глазок и, разглядев в полумраке знакомую лохматую голову, быстро крутанул завертку на двери. Слава деловито улыбался, привалившись к косяку, и когда Лев невольно улыбнулся в ответ, он кивнул:
- Рад, что тебе понравился концерт.
- Почти Рахманинов, - и губы растянулись в улыбке ещё шире.
Слава указал подбородком за спину Льва:
- Пригласишь?
- Конечно, - он отошел в сторону, отворяя дверь.
Внимательно наблюдая, как Слава разувается, вешает куртку на крючок, идёт мыть руки, комментирует по пути «лютый дубак», приглаживает мокрыми ладонями торчащие волосы, Лев крутил в голове беспокойную мысль: «Он не поцеловал меня, когда зашёл. Всегда сначала целовал, а теперь – нет».
Слава вышел из ванной, прижался ко Льву, сомкнул холодные пальцы на его затылке и, потянувшись на носочках, коснулся губ долгим поцелуем. Сразу стало очень спокойно.
- Сделаешь мне чай? – спросил Слава, разомкнув поцелуй.
Его дыхание обожгло губы и Лев почувствовал приятную тяжесть внизу живота. Сказал, отстраняясь:
- Конечно.
Когда Слава разместился на кухне и легонько застучал пальцами по столешнице, в ожидании чая, Лев заметил, что его перламутровый лак куда-то пропал. Перехватив его взгляд, Слава виновато пояснил:
- Мама заставила стереть. Сказала, что ей стыдно, могут увидеть её подруги, соседи, и решить, что ей наплевать на моё воспитание.
Лев всё ещё внутренне не был согласен, что красить ногти – это подходящее «украшательство» для мужчины, но эти слова про стыд и подруг его задели. Стало обидно за Славу.
- Она про тебя знает?
- Нет. А твоя про тебя?
- Нет.
Они помолчали.
- Сестра знает, - сказал Лев, чтобы показать, что не такой уж он зашоренный, он умеет в этом... признаваться.
- Моя тоже, - улыбнулся Слава.
Лев покивал: это было очевидно.
Он поставил кружки на стол и, придвинув одну из них к себе, сел напротив Славы. Тот сказал: «Я хочу закончить разговор» и у Льва пробежали мурашки по затылку. А когда он что-то чувствует затылком – это всегда к неизбежным неприятностям.
- Сначала про изнасилование, - начал Слава, и Лев сразу принялся за чай, пытаясь спрятаться за кружкой и горячим паром. – Это ублюдский отвратительный супернеадекватный поступок, и я не буду делать вид, что это не так.
Каждым определением он будто отвесил ему по пощечине: первая, вторая, третья и «я не буду делать вид, что это не так» – финальный удар под дых. Лев внутренне сжался.
- И я хочу, чтобы ты честно со мной об этом поговорил, - Слава попытался поймать взгляд Льва. – Ты можешь? Только честно.
Лев поставил кружку на стол и отвел взгляд:
- Куда деваться…
- Мне важно понять, почему в тот момент ты выбрал именно такой вид насилия.
- Я был пьяный, я ничего не выбирал, - устало ответил Лев.
- Я понимаю, но ты мог снова его избить. Почему не сделал этого?
Он уже начал мечтать, чтобы этот разговор поскорее закончился
- Я не знаю. Я возбудился и решил, что это удачный момент для секса.
- И ты не понимал, что это не секс?
- Наверное, нет.
- Я не верю.
Лев беспомощно развел руками, оправдываясь:
- Я был пьяный.
- Но ты же чувствовал, что что-то не так? – настаивал Слава. – Или он перед каждым вашим сексом отбивался? Ты как-то объяснял себе, почему он сопротивляется?
Лев честно попытался воспроизвести события того дня: он помнил собственную злость – теперь он видел её ярко-алым пятном, ярче, чем возбуждение, ярче, чем другие чувства. Пока Лев думал, что ответить, Слава задал новый вопрос:
- Ты считаешь себя помешанным на сексе?
Стало не на шутку обидно: что за вопрос, он же почти шаолиньский монах!
- Конечно нет.
- А по твоей версии всё случилось, потому что ты не смог справиться с возбуждением, когда был пьяный. Это странно для человека, который может терпеть больше пяти лет.
- Ты меня в чём-то подозреваешь? – начал злиться Лев. – Я всё рассказал, как
