class="p">Лев и сам думал об этом не раз: что это за выходка с особой жестокостью? Наверное, если бы не совместная ночь накануне, он бы пережил произошедшее легче, быстрее бы нашел ему объяснения (скорее всего, свалил бы всё на наркотики) и не мучился годами от вопросов, кто виноват и мог ли он что-нибудь сделать. Но теперь это было невозможно выкинуть из головы, из души, из себя – Юра поселился в нём навеки. Слава обречен делить Лёвино сердце вместе с ним: Лев чувствовал, как с каждым днём у Славы становится больше места, а у Юры – меньше, но это как скамейка: рано или поздно Юра останется сидеть на самом краешке, но никогда не уйдет.

Слава отпустил его, встал с дивана и со словами: «Я забыл тебе кое-что отдать» вышел в коридор. Лев слышал, как он возится с карманами куртки, шуршит фантиком от сникерса, гремит ключами, и, наконец, вернувшись, он протянул ему фотографию – точно такую же, какую Лев выкинул в реку, только целую и невредимую. Лев осторожно взял её пальцами и осмотрел: было видно каждую пору на Юриной коже, каждую трещинку на сухих губах. Что за чудеса реставрации?

Лев поднял взгляд на Славу:

- Где ты это взял?

Тот, спрятав руки за спину, будто провинившийся ученик, пояснил:

- У Кати оказалась точно такая же фотография. Я сделал с неё копию.

- Зачем? – спросил Лев, чувствуя, как начинает тонуть в благодарной нежности к Славе.

- Глупый вопрос, - прямо сказал Слава. – Затем, что тебе это важно.

Лев, поднявшись с дивана, обнял его, зарываясь лицом в непослушные густые волосы.

- Спасибо, - прошептал он.

Он больше не будет носить эту фотографию в бумажнике – он давно хотел перестать, давно говорил себе, как это странно и глупо выглядит, но не решался переложить фотографию в другое место. Теперь он убрал её в сторону, на журнальный стол, а после – уберет в шкаф к своей маленькой коллекции снимков: в основном то, что нащелкала Карина, некоторые фотографии Пелагии и мамы. Если у него когда-нибудь появится альбом с фотографиями, он обязательно вклеит туда Юру, но вот так вот, у самого сердца – больше носить не будет.

«Это не значит, что я хочу тебя забыть, - виновато пояснил он Юре, откладывая его фотографию. – Это значит, что я хочу тебя отпустить».

А ещё ему вдруг запоздало (очень запоздало!) сделалось стыдно за то, что он украл эту фотографию у Юриных родителей. Ведь мог бы точно также, как Слава, попросить снять копию и вернуть – неужели они бы отказали? А так он их как будто обворовал… И теперь, когда он знал, что Юрин отец не прожил и года после смерти сына, а мать – всего пять лет, ему казалось, что в этом есть и его вина, его равнодушная к их горю рука, забирающая фотографию, биту – всё, что он посчитал важным для себя и почему-то неважным для них.

Они снова оказались на диване и снова Слава прильнул ко Льву, тепло задышал ему в шею.

- Это ведь не вся история?

Лев покачал головой:

- Нет, вся история ещё впереди.

- Дай угадаю: она про Якова? Вы встречались?

- Угадал.

И он продолжил: про неожиданную дружбу с Катей на фоне сдачи совместных тестов на ВИЧ, про помощь Якова, про их школьные отношения, и, конечно, про первый постыдный эпизод насилия: когда он пришёл к нему домой с битой, выяснять, с кем Яков проводит время. Льва подбадривали комментарии Славы по ходу повествования («Вот мудак, вот сволочь, вот козёл», - говорил он про Власовского, слушая о его ревностных провокациях), и потому к теме насилия Лев подобрался с надеждой, что Слава его если не поддержит, то хотя бы поймёт.

Но, когда он, стыдливо опустив взгляд, рассказал, как несколько раз ударил Якова, Слава выдал:

- Вот мудак!

- Кто? – удивился Лев.

- Ты, - невозмутимо пояснил Слава.

Его руки все ещё лежали на талии Льва, и от этого трудно было понять: Слава его всерьёз теперь презирает или это шутка?

- Он меня специально выводил на ревность, - напомнил Лев.

Слава кивнул:

- Да, это многое объясняет. Но ничего не оправдывает.

Лев понял его реакцию, как однозначную: рассказывать дальше не имеет смысла. Слава разочарован, Слава готов разорвать отношения, и пусть сделает это прямо сейчас, прежде чем Лев окончательно опозорит себя в его глазах.

- Ты хочешь со мной расстаться из-за этого? – прямо спросил он. – Потому что… потому что это ещё не конец истории.

Слава вздохнул:

- Лев, я тебе уже сказал, что готов принять всё, даже терзание котят. Думаешь, я шучу? Или не понимаю, что может скрываться под «всё»? Ещё раз говорю: я готов к любой информации.

У Льва пронеслись в голове тысячи вариантов, что может скрываться под «всё»: от грабежа с разбоем до убийства. Ему показалась странной эта Славина беспринципность. Странной и не похожей на него.

Он спросил:

- Почему ты готов принять всё?

- Во-первых, потому что я тебя уже люблю. Во-вторых, потому что доверяю своим ощущениям.

- Каким? – не понял Лев.

- Я не чувствую в тебе ни жестокого убийцу, ни маньяка-потрошителя. Я понимаю, как много людей от такой самоуверенности оказываются рублеными на куски в канаве, но я готов рискнуть.

- Я никого не убивал, - заверил Лев, и от чего-то почувствовал себя лжецом – странно, ведь это правда: убийств на его счету не было.

- Это обнадеживает. Продолжай.

И он продолжил. Рассказал, как закончил школу, как поступил в университет, как бросил университет и выиграл грант в Америке (после этой истории пришлось сделать паузу на Славины восклицания: «Правда? Серьёзно? Серьёзно?! Это же… это же значит, что ты очень умный!» - Льву показалось, что в последней фразе сквозило удивление). И вот, они неизбежно подобрались к самому главному.

Лев не пытался себя оправдать, не пытался сделать свой поступок мягче в Славиных глазах. Он был пьяный, он возбудился, он посчитал, что это уместный момент для секса, он не отреагировал на отказ, он его заставил – и он рассказал об этом именно так.

Слава отодвинулся от него ещё в самом начале: когда он сидел пьяный в одежде, под душем, не соображая кто он и где. «Не простит», - сразу подумал Лев, но, тем не