Вспомнив, что ещё не ужинал, Иоанн отправился в трапезную палату, где стояли приготовленные для него холодные блюда и ждал стольник. Во время еды он вспомнил сияющие лазурью глаза Василисы. Хороша! Грех, конечно, о чужой жене думать, да трудно запретить себе помечтать. Да и своя жинка у него неплоха. Подумав о Софье, он захотел повидать её, потолковать с ней, узнать, может, и она что-то знает о Холмском от Василисы. Завершив трапезу, он вновь перекрестился и направился в хоромы великой княгини.

Так Иоанн оказался в постели у собственной жены. Но теперь, после стольких трудов, ему было лень говорить о Холмских, тем более что решение он уже принял, он отпустит Данилу, Бог с ним. Конечно, если тот подпишет обязательство не отъезжать, если забудет о своём старинном праве. Об этом он и сказал Софье.

— Можешь завтра передать Василисе, что всё теперь зависит от её мужа. Если он в самом деле не замышляет об отъезде и верен мне, пусть подпишет обязательство, найдёт поручителей. Пусть бояре не только на словах, но и на деле докажут, что верят в честность Данилы. И можешь добавить, что это ты добилась от меня такой милости для её мужа.

Софья поцеловала супруга в знак благодарности, и он игриво постучал пальцем по животу супруги:

— Эй ты, как поживаешь? Кто ты, мальчик или девочка?

— Конечно, мальчик, — от имени ребёнка детским голосочком пропищала Софья, подражая мужу.

— А я девочку хочу, — уже серьёзно и совсем неожиданно высказал своё пожелание Иоанн. — Они такие ласковые, нежные, красивые, не то что мы, мужики!

Он вспомнил синеглазую рязанскую княжну и подумал: «Назову дочь Феодосией».

— А я хочу мальчика, сына, — возразила Софья. — Тебе хорошо, у тебя уже есть сын!

— Так разве у нас не всё общее? — наигранно удивился Иоанн. — Зря ты от Ивана моего отказываешься. Хороший он парень, воин прекрасный, охотник, стрелок и к наукам усерден. Я горжусь им! Сирота, без матери вырос, а ласковый, добрый. Конечно, девочки не в пример ласковее, — поддел он жену.

— А я всё-таки сына хочу, — упрямо повторила Софья, но тут же, спохватившись, улыбнулась и не стала спорить с мужем. — Теперь уж хочешь не хочешь, а что есть, то и появится, ждать недолго осталось.

Через два дня счастливая Василиса Холмская с маленьким сыном Семёном встречала в своём тереме любимого мужа Данилушку. Он согласился на все условия, поставленные ему государем, и подписал клятвенную грамоту следующего содержания: «Я, князь Данило Дмитриевич Холмский, бил челом господину своему и господарю, великому князю Ивану Васильевичу, за свою вину через господина Геронтия-митрополита и епископов. А мне, князю Данилу, быть ему и его детям верным до конца жизни и не искать службы в иных землях. Добра мне ему и его детям хотеть везде во всём, а лиха не замышлять никакого. Когда же преступлю клятву, да лишусь милости Божьей и благословения пастырского в сей век и в будущий, то государь и его дети вольны казнить меня. А для крепости я целовал крест и дал на себя эту грамоту за подписью и печатью господина своего Геронтия, митрополита всея Руси».

Восемь вельмож, среди которых первым был младший Патрикеев, Иван Юрьевич, дали за Холмского свои поручные грамоты с обязательством выплатить в казну в случае его измены две тысячи рублей. Но Данила не боялся подвести их. Разговоры разговорами — тут он согрешил, но вовсе не собирался никуда уезжать из Москвы: она стала его родиной.

А ещё через несколько дней к Холмским пришла новая радость: в знак полного примирения государь Иоанн Васильевич пожаловал Даниле звание и должность боярина.

...Роды у Софьи были тяжёлыми. Несмотря на крепкое здоровье и широкий таз, ребёнок шёл трудно. Схватки начались ещё утром 18 апреля 1474 года, сначала слабые, потом всё более сильные и резкие, к ночи боли сделались нестерпимыми, раздирающими нутро и кости. Софья долго крепилась, но потом запретила пускать в опочивальню мужа и позволила себе расслабиться: стонала и кричала, если уж совсем было невтерпёж. Родами руководила опытная повитуха Арина, помогала ей большая боярыня Мария Симская, имевшая кучу своих детей, рядом была Елена Траханиот, хлопотала благодарная за освобождение мужа Василиса Холмская. Сновали горничные, русские и гречанки, в гостевой палате всю ночь дежурил духовник Софьи. Иоанн приходил несколько раз, спрашивал о самочувствии жены, потом приказал сообщить ему, если что решится, прилёг отдохнуть да нечаянно и заснул.

Наконец, когда силы Софьи начали иссякать, и ей уже показалось, что она не может больше страдать, что лучше бы ей помереть, чем терпеть такие муки, повитуха сказала, что решительная минута настала и что пора помочь ребёнку явиться на свет Божий.

— Давай, милая, напружинься, собери все силы и выдавливай его, упрись крепче руками, ногами, ну же...

Софья выполняла все приказы в точности, но у неё ничего не выходило. Ребёнок не желал появляться на свет. Попытку повторили раз, другой, третий. Боярыни утешали её, уговаривали, убеждали, подсказывали. Утроба Софьи разрывалась от боли, и силы, казалось, совсем покидали её.

— Ты же можешь задушить ребёнка, — сказала повитуха, слыша беспомощные стоны страдалицы.

Мысль о том, что она может погубить своего долгожданного первенца, сына, в момент оживила не спавшую сутки и впавшую в полузабытье от усталости и боли Софью. Она собрала все свои силы и решила в последний раз сделать для своего малыша всё, на что она только способна. И если уж ничего не получится, пусть делают тогда с ней, что хотят, пусть она с ребёнком погибнет вместе. И при очередной схватке, которые следовали одна за другой, Софья сделала это сверхчеловеческое, сверхвозможное усилие.

— Стой, стой, пошёл, теперь полегче! — возликовала повитуха.

Софья почувствовала удивительное облегчение, будто её перестали разрывать огромными клещами. Она поняла, что ребёнок вышел из неё, и в тот же момент услышала резкий крик младенца. Она приподняла голову и спросила:

— Мальчик?

— Дочка, — радостно сообщила боярыня Симская, довольная, что дело наконец-то благополучно разрешилось.

Повитуха Арина подняла и поднесла поближе к Софье кричащую, с закрытыми глазами и сжатыми кулачками девочку, которая судорожно двигала руками и ногами. Тельце её было испачкано в крови, кожа была сморщенной и синеватой.

Показав её, повитуха передала малышку помощнице, и та двинулась в тазу с тёплой водой, чтобы обмыть новорождённую