Патрикеевы по положению своему и родству с великими князьями также считали себя чуть ли не равными Иоанну, и оттого все трое понимали теперь, что, говоря о Холмском, они так или иначе защищают и себя. Оттого мудрый и внимательный взгляд князя был таким грустным. Но он не собирался так просто сдаваться, он продолжал бороться за освобождение племянника:

— Но если псковичи не отблагодарили нас, как положено, то не вина в том Холмского, а вина самих псковичей. И ты наказал их уже, не принял, оставил в мороз в поле милости твоей дожидаться. Не сомневаюсь, что это станет для них хорошим уроком. Почему Данила за их вину крест нести должен?

— А потому, что самовластие его не ограничилось лишь принятием излишних почестей, ему не предназначенных. Донесли мне, что встречался он в Пскове с послами литовскими, переговоры вёл с ними. По какому праву? Может, договаривался к Казимиру уйти? Донесли мне, что похвалялся он там своими талантами полководческими, говорил, что везде нужен, что его Казимир к себе на службу приглашает, земли в кормление богатые сулит. Я ему покажу литовскую службу! Скорее он здесь у меня в темнице сгинет, чем со мной воевать станет!

— Звали, это не значит, что он отъехать собирался, — тихо, но твёрдо возразил старик Патрикеевич. — Никогда он такого не говорил и не мог сказать. А что Казимир наших лучших воевод к себе на службу зазывает, так это ни для кого не секрет. Хитёр он, знает, что если и не уговорит никого, так хоть поссорит. А ты и готов в его сети запутаться!

Довод был достаточно веский и озадачил Иоанна. Но он тоже сразу сдаваться не собирался.

— Хорошо, — заметил он, — утро вечера мудренее. Завтра будем решать, что делать, а пока пусть останется всё как есть.

Патрикеевы, постояв в низком поклоне, удалились. Однако избежать продолжения разговора всё на ту же тему не удалось. Следом за Патрикеевыми пожаловал митрополит Геронтий.

И года не прошло, как возвысился он над святителями земли Русской, но и столь малого времени оказалось ему достаточно, чтобы измениться разительно. От той покорности и услужливости, с которыми он встречал в своё время Иоанна в Коломне, не осталось и следа. Митрополит становился всё более уверен в своей непогрешимости, его намечавшаяся сутулость куда-то бесследно исчезла, голос, и прежде неслабый, стал властным и даже жёстким, а взгляд — высокомерным. Пока, правда, особых столкновений у государя со своим богомольцем не происходило, но Иоанн постоянно чувствовал противодействие со стороны гордого владыки, его подчёркнутое желание всё делать по-своему, без советов и согласований с великим князем. Он не раз напоминал Иоанну, что Божье благословение любому делу подмога, что неплохо бы без совета с митрополитом дел серьёзных в государстве не предпринимать.

Но пока они находили общий язык. Схлестнулись лишь в связи со строительством храма Успения Богородицы, когда владыка забрал с него лучших мастеров на возведение на своём дворе просторных кирпичных палат. Мало того, потратил на них немалую часть материалов, приготовленных его предшественником для собора. Минувшим летом Иоанн стерпел это, но в нынешнем году решил не уступать.

О митрополите доложил дьяк, и Иоанн встал из-за стола, чтобы встретить святителя. Геронтий благословил его и присел на предложенный ему стул. Святитель не был ещё стар, хотя его строгий постный лик, тёмные колючие глаза и длинная полуседая борода старили его, но широкие плечи и крепкая фигура выдавали в нём не только постника, но и человека, натренированного трудами, далеко не слабого физически.

Они встретились твёрдыми, холодными взглядами и почувствовали, что непросто будет кому-то из них взять верх над противником.

— Я пришёл, сын мой, узнать, за что ты брата своего, Данилу Холмского, наказал? — без предисловий начал владыка.

Затем почти дословно повторился только что состоявшийся разговор с Юрием Патрикеевичем. Иоанн позволил митрополиту повидаться с арестованным Данилой и обещал разобраться в этом деле. За митрополитом пожаловали ещё двое бояр, и государь понял, что дело Холмского действительно затронуло лучших людей, они почувствовали опасность для себя и решили объединиться. Чтобы противостоять им, нужны были веские доказательства вины Данилы, а их у Иоанна не было. Как не было пока и особой нужды наказывать воеводу. Великий князь достиг того, чего хотел, — показал этим людям, своим многочисленным родичам, что они не вольны делать всё, что им вздумается.

Закончив уже поздно вечером переговоры с боярами и сняв с помощью постельничего парадные ризы, Иоанн отослал всех прочь и остался один в своей опочивальне. Здесь уже горели светильники, стояла подогретая вода. За окном царили ранние зимние сумерки, цветное стекло было затянуто морозным узором. В комнате было прохладно. Иоанн подошёл к тёплому боку печки, прислонился к нему. Вспомнил Василису Холмскую, Феодосию, думал, как быть дальше с Данилой. Грех, конечно, обижать столь знатного и смелого воеводу, тем более что вина его не столь уж велика. Но, с другой стороны, пора всех своих близких и дальних родственников ставить на место. Надо, чтобы они почувствовали, что кончается на Руси княжеское самовластие, что в их новой большой стране является новый порядок, при котором государь стоит на несравненной для всех остальных высоте. Они должны к тому же понять, что закончился порядок, при котором князья, бояре и прочие придворные могли отъезжать на службу к тому удельному или великому князю, который им больше нравится. Мало того, они не имеют права говорить и даже мечтать об этом.

Да, к нему ж самому недавно из Литвы прибыли на службу русские князья. Если точнее, прибежали. Но сам он постарается подобного не допустить. Он ликвидирует это удельное право. И Холмский первый, кто ради своей свободы даст ему клятву, что никуда от него не уедет: ни в родную Тверь, ни в Литву, ни куда бы то ни было. Иначе... Иначе останется в заточении.

Иоанну понравилось найденное решение. А чтобы клятва не осталась пустым звуком, он потребует с других бояр материального поручительства за Холмского, то есть залога. Да, это будет то, что надо.

Довольный собой, Иоанн зашёл в молельню, освещённую слабым светом горящей лампады. Зажёг свечи, и на небольшом иконостасе засияли лики и оправы на иконах Божией Матери, Спасителя, святых чудотворцев. Он осенил себя крестом и прочёл несколько коротких молитв, поблагодарил Господа за хорошо