Наконец он спустился на пол и подошёл к выходному проёму, где дожидался его перепуганный Кузьма. Вцепившись руками в своего господина, слуга потащил его подальше от стен храма.

— Господи, слава Богу, что живые, — причитал он. — Вот страху-то я натерпелся! Я ведь внизу стоял, когда начало рушиться. Ну и побежал оттуда, казалось, что вслед кто-то каменьями кидает, даже по спине осколок шарахнул, я думал, конец мой пришёл. Сначала-то сам выскочил, а потом и про тебя вспомнил. Решил, что погиб князюшко мой, ну и я, значит, тоже, ведь всё равно меня отец твой прибьёт, что не уберёг господина. Вот, думаю, правильно говорил тебе отец, что негоже князю мужицким делом заниматься!

— Хватит причитать, — оборвал слугу Пеструха, отирая пыль с веснушчатого лица. — Не думал я, что ты меня в беде бросишь, трусоват оказался, — ворчал он.

— Да не труслив я, — оправдывался Кузька, — а осторожен. На войне — там всё ясно: здесь враг, тут тыл, оттуда стреляют, сюда бежать, этого рубить. А здесь, как всё затрещало, я решил, всем конец. Ноги сами побежали.

Они обошли на приличном расстоянии вокруг рухнувшего храма, глядя на кажущиеся при лунном свете величественными обломки. Потихоньку эйфория от только что минувшей опасности начала проходить, на её место заступило сожаление по поводу потерянного напрасно великого человеческого труда.

— Вот государь расстроится, когда узнает! — молвил, остановившись возле развалин северной стены, Пеструха. — Хорошо, хоть митрополит Филипп не дожил до такой беды, тут горе было бы ему посильнее пожара!

Несмотря на ночное время, к собору начали подходить разбуженные шумом люди. Появился и митрополит Геронтий, поднятый монахами. Охали, вздыхали, совещались, будить ли государя. Но идти к нему с печальной вестью никто не решился. Тем более что луну прикрыла туча, и над городом нависла темнота, предпринимать что-либо ночью было бессмысленно и опасно. Митрополит оставил возле храма на всякий случай дежурных, народ начал расходиться по домам.

Вернулись домой и Пеструха с Кузькой, и под счастливые причитания хозяйки, узнавшей, что случилось, принялись за ужин.

— Вот уж точно Фёдор в рубашке родился! Господь храни!

Иоанн просыпался рано. И первой же вестью, услышанной им, было сообщение о разрушении храма. Не помолившись и не завтракая, лишь умывшись, поспешил он на место беды. Тут находились уже митрополит Геронтий, городской голова боярин Владимир Ховрин и его сын Иван Головня, один из проектировщиков храма. Явились и мастера-подрядчики Кривцов и Мышкин. Конечно, набежал и народ, прослышавший о постигшем город несчастье.

Рассуждали, отчего произошла беда.

— За грехи наши тяжкие, — вздыхал Геронтий, лично попытавшись оттаскивать обломки камней с безопасного уже участка над гробом Ионы.

Но дело это было трудное, и митрополит оставил его. Появившись на рассвете у храма, он первым делом, несмотря на предупреждения об опасности, отпер ворота внутреннего храма и проверил, не пострадали ли церковные сокровища. Крыша строения была повреждена, но внутри всё было в целости и сохранности: книги, иконы, священные сосуды, драгоценные одежды — всё стояло и лежало на местах, будто ничего не случилось. Лишь после этого митрополит отправился к священным гробам. К месту, где лежал митрополит-чудотворец Пётр подойти было невозможно: над ним нависали не рухнувшие ещё окончательно стены и свод. А вот гроб Ионы можно было уже расчищать, за что принялся тут же сам Геронтий, а следом за ним и его помощники-монахи, богомольцы.

Увидев плачевное зрелище, великий князь приуныл. Он сразу подумал о том, какие средства были вложены в это строительство и пропали. И сколько ещё потребуется денег, чтобы начать всё сначала. Убитые горем мастера лишь разводили руками. Начали вспоминать предсказания опытного архитектора Василия Дмитриевича Ермолина о том, что нельзя в столь обширном каменном храме делать полую стену с лестницей, что она не выдержит сводов и рухнет. Она и рухнула, потянув за собой и другую, западную стену. Кто виноват? Иван Головня-Ховрин, не согласный с Ермолиным и утвердивший такой проект с полой стеной? Или покойный митрополит Филипп, предложивший этот проект с внутренней лестницей? Или сам он, государь, слышавший возражения Ермолина, но тоже согласный с планом владыки? Конечно, можно свалить вину на исполнителей, на руководителей стройки Кривцова с Мышкиным, да какой толк с этого? Наказать их — значит лишиться двух неплохих мастеров, поставивших немало хороших храмов. И только.

На все лады обсуждали православные беду, решали, кто виноват. Удивлялись, как это храм не рухнул в то время, когда возле него снаружи и изнутри находились сотни людей, видели в том милость Господа к русичам, наказавшем их, однако, по-своему, за какую-то неясную пока вину.

Мастера боялись кары, которая могла последовать за столь страшной неудачей, но государь молчал. Он понимал, что в случившемся нет злого умысла строителей. Распорядился лишь немедля приступить к разборке упавших стен, ибо видел, что, несмотря на риск, люди лезут к святым гробам для поклонения, и в любое время может случиться новое несчастье.

Обтерев широким рукавом своей чёрной рясы повлажневший от трудов лоб, митрополит, не откладывая, прямо на развалинах, поинтересовался у Иоанна:

— Что делать теперь будем?

— Предупреждали мастера и меня, и покойного владыку Филиппа, что недостаёт им опыта большие храмы из камня ставить, но мы рискнуть решили, вот и результат. Сами виноваты, — печально молвил Иоанн.

— Как же быть? Так и будем во временном деревянном храме молебны служить? — повторял одно и то же не спавший всю ночь от волнений митрополит.

Он растерянно отряхнул от пыли и мусора свою длинную бороду, пригладил её и вновь обратил взор на молчавшего государя, который безотрывно и задумчиво смотрел на суету вокруг развалин.

— Я считаю, нельзя терять время, надо новых зодчих искать, — продолжил о своём Геронтий.

— И я о том же думаю, — отозвался наконец Иоанн. — Псковичи у нас лучшими мастерами по камню слывут. У них немало замечательных каменных храмов поставлено. Надо из Пскова людей призвать!

— Да-да, я это же хотел предложить! — охотно согласился митрополит. — Только вот со средствами у меня не густо, своими силами новый храм не одолею, — многозначительно глянул он на государя.

Но тот воспринял нормально лукавство своего богомольца.

— Знаю, что не бедствуешь ты, отец мой, но, конечно, собор вместе ставить будем, всем народом. Храм всем нужен. Да и не только он один. Весь город надо понемногу обновлять. А за мастерами я немедля пошлю,