Шрифт:
Закладка:
Их работу прервала Холмская, которая как ближайшая боярыня имела право являться в гостиную палату без позволения хозяйки, чем и воспользовалась ныне.
— А ты, боярыня, — обратился Траханиот к Василисе после того как посадил её на стул, — ты не ходила к самому государю?
— Нет ещё, я боюсь, — честно призналась Холмская.
Она действительно побаивалась Иоанна, его пронзительного холодного взгляда.
— Как стряслась беда, я сразу к тебе прибежала, великая княгиня, ты ведь моя покровительница и защитница.
— Я уж два дня его не видела, — с огорчением призналась Софья. — Говорит, тревожить меня не хочет, редко стал появляться. Конечно, это дело, — она погладила свой большой живот, — женщину не очень-то украшает, и мужа к любви не поощряет. Но, думаю, сегодня он обязательно у меня появится, тогда я постараюсь расспросить его о твоём Даниле. Конечно, помогу, если получится.
Софья была откровенна со своими ближайшими придворными. Как не скрывай, они всё равно всё знают и видят. Тут Софья рассчитывала на взаимность с их стороны. Ведь пока иной опоры у неё здесь, на Руси, не было. Не было многочисленной разветвлённой родни, как у других князей и бояр, не было друзей детства — такая дружба бывает порой ближе родства. Да и обычных друзей не было, лишь те, кого она привезла с собой из Рима, изгнанные с родины земляки, которые и сами оказались тут без корней. Софье же хотелось иметь надёжных людей вокруг, на земле, которую Господь, судя по всему, предназначил ей до конца её жизни. И она искала их, подбирала для себя. Не случайно приблизила и молодую Холмскую, урождённую княжну Всеволожскую.
Софья хорошо знала родословную Холмских, знала, что мать Данилы Дмитриевича, Анастасия, была родной сестрой Василия Тёмного, а стало быть, сам он — двоюродным братом великого князя. Кроме того, отец Данилы, Дмитрий Юрьевич, был внуком великого князя Тверского Александра Михайловича, старший его брат Михаил ныне занимал важнейший пост воеводы в великом княжестве Тверском. И вот такого-то блестящего боярина, потомка двух великих князей и своего двоюродного братца, храброго воеводу, героя Шелоньской битвы и победителя многих сражений с татарами, посадил Иоанн под стражу. Видно, неспроста! Однако Софья поспешила утешить свою боярыню:
— Успокойся, княгиня, — повторила она. — Я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Но и ты не плошай, сходи всё-таки к государю. Не съест он тебя, не зверь лютый. Ты имеешь право узнать, что случилось с твоим мужем. Да и другие твои родичи пусть похлопочут. К старому князю Патрикееву сходи — у него влияние большое на государя, может, он что знает. Ступай, не теряй времени.
Холмская улыбнулась сквозь слёзы своей обычной светской улыбкой, кивнула в знак согласия, достала тонкий кружевной платочек, аккуратно промокнула глаза. Встала со стула.
— Спасибо, государыня, — поклонилась она, — спасибо за сочувствие. Я в самом деле не буду сидеть сложа руки. Я попробую... — Она повернулась и почти побежала прочь из гостиной.
— Как думаешь, что могло случиться? — спросила Софья своего дворецкого.
— Тебе лучше знать, царевна, — ответил Дмитрий Грек на русском и продолжил по-гречески, чтобы не поняли присутствующие тут же казначей и ещё одна русская боярыня, дежурившая возле государыни на случай какой-либо необходимости. — Надо не один пуд соли в Москве съесть, чтобы понять, что тут творится. Ты ведь чаще общаешься с государем, чем мы, лучше знаешь его характер, его возможные обиды. Подумай!
Софья действительно попыталась припомнить всё, что говорил муж о Холмском. Но ничего плохого вспомнить так и не смогла. Иоанн всегда хвалил храброго воеводу. Лишь однажды, возмущаясь заносчивостью своих братьев, которые норовили поставить себя вровень с ним, великим князем, и требовали во всех новых воинских приобретениях равной доли, он сказал, что другие его — двоюродные — братья тоже донимают его своим высокомерием и заносчивостью. Среди них он, помнится, назвал молодого Патрикеева и Холмского. Может, тут разгадка? Может, заревновал государь к славе да популярности Данилы, ведь тот лишь за последние два года и новгородцев разбил, и татар казанских покорил, и ордынских под Алексиным с покойным Юрием Васильевичем отогнал. Теперь вот немцы одного имени его славного напугались, мира запросили. Не тут ли собака зарыта? Как бы обо всём узнать?
Но при русском дворе было не принято, чтобы государыня сама ходила к мужу в терем, она должна была дожидаться, пока супруг пожелает навестить её. Он же в последнее время всё реже стал появляться в хоромах Софьи. Может, она сама в этом виновата, так дорожила своей беременностью, что муж на какое-то время отошёл на второй план. Она боялась близости с ним, боялась потерять плод, сына, как она считала. Естественно, не находя прежнего удовольствия от общения с женой, Иоанн стал более холоден к ней, погрузился в дела. Это, конечно же, огорчало её, потребность быть любимой и желанной в ней за время супружества не уменьшилась, а оттого было особенно обидно, что муж не понимает её нынешнего положения.
— Как же мне поскорее увидеться с государем? — задала она вновь на греческом языке вопрос себе и своему самому надёжному другу Дмитрию Мануиловичу.
— Можно брата моего послать к нему с запиской. Великий князь любит его и принимает в любое время.
Юрий Мануилович многократно, ещё до Софьиной свадьбы, бывал послом у Иоанна и ещё тогда полюбился великому князю. Он и теперь, служа Софье, много трудился и на государя, выполнял его дипломатические поручения; зная много иностранных языков, помогал принимать иноземных послов, переводил документы.
— Да что я напишу в записке?
— Что жёны любящие пишут, когда по мужьям скучают?
Но Софье вовсе не хотелось из-за чужих дел прибегать к такому способу встречи с мужем. И она решила не спешить.
— Хорошо, есть ещё время, я подумаю. А лучше отложим все разговоры о Холмских до завтра. Утро вечера мудренее. Пусть сначала бояре похлопочут. А мы давайте-ка лучше дела
