зерно исчезло. Сейчас получен сигнал от неизвестного лица – орудуют в поле, на мотоциклах с колясками… У нас там объездчик… Подробности расскажет.

Трясемся на газике по ухабистой полевой дороге; рулит сам директор – звероватый погибистый мужчина с желтыми раскосыми глазами и с копной нечесаных черных волос.

– Где-то тут они орудовали… Ага! Вот оно…

Мы останавливаемся у небольшого распадка на краю поля. Кукурузный клин здесь сильно потрепан, поломаны стебли, валяются втоптанные в землю кукурузные метелки. А в непаханой ложбинке в густой траве пасется лошадь под седлом, и поодаль от нее валяется человек, раскинув ноги и руки, лицом вниз.

– Дак это ж объездчик! – воскликнул директор. – Колька Прыщ…

– Фамилия такая? – спросил я.

– Да ну! Кого тут у нас по фамилии зовут? Прыщ, мать твою перемать! Прыщ?!

Ни ответа, ни шороха…

– Убили, что ли? – спросил я.

– Ды ну, напился… Счас я ему покажу убийство…

Мы вылезли из машины, у директора в руке оказался гибкий тальниковый прут.

– Случается – скот с полей гоняю. Вот и вожу с собой, – пояснил директор, перехватив мой вопросительный взгляд, – Счас я его подыму…

Хлысть! Хлысть! Хлысть! Директор ха-акает, бьет с потягом, прут свистит, а объездчик и не шелохнулся…

– Ты встанешь, мать твою перемать! – и пнул его в зад сапогом.

– Кого надо? – отозвался наконец объездчик.

– А ну подымайсь! Сейчас узнаешь, кого и чего надо…

Объездчик с трудом встал, отталкиваясь руками от земли, распрямился – взгляд исподлобья, глаза затянуты розовой поволокой.

– Нажрался, скотина!.. А у тебя под носом поле обирают… А ну, дыхни!

– М-м-м… – Объездчик помотал головой, отвернулся. – Не могу… Зубы болят.

– Я бы тебя вылечил… дубиной по башке.

– А за рукоприкладство дают срок.

– А за сговор с ворами – тюрьма! Понял?

– Какой сговор? Ты что! – пробудился наконец объездчик. – Я же их сам засек. Они меня чуть не убили…

– Как же они тебя убивали?

– Ну как?.. Махнули меня – и я память потерял.

– Ага! Заливай керосином… Где ударили? По какому месту?

– Чудак-человек… Разве я запомнил! – И ухмылка во всю рожу. – Вот то, что в зад пнули ногой, – это помню, – подмигнул воровато мне. – И свидетель есть.

– Он еще смеется… – свирепеет директор. – Под суд тебя отдам, стервеца, за сговор с ворами. Тогда запоешь другим голосом…

– С какими ворами?! – повысил голос объездчик и ноздри распушил. – Ты их поймай сначала… А меня застал на месте преступления потерпевшим. За это не привлечешь… Мы тоже законы знаем. Ноне с этим строго. Так что отлютовали…

Дурман

Председатель колхоза, высокий грузный мужик с красным лицом и седыми висками, стоит сбоку от начальственного стола и читает районному активу по бумажке:

– Довожу до общего сведения, что деревня Ольховка по колокольному звону ходит в село Пупки на Ильин день; но в церкви люди не появляются, а все предаются повальному пьянству, то есть по-прежнему отлынивают от работы в колхозе. Одним словом – дурман. Спрашивается: как поступать с этим пережитком прошлого? Ведь Пупки мне не подчиняются.

Молодой, тугощекий, тщательно выбритый и розовый, точно снежком умытый, начальник администрации сводит губы трубочкой и говорит, разводя руками:

– Ну-у, это, скорее, не пережиток старого, а примета нового: люди не отказываются работать в обиде на нас и уходят в Пупки не по своему желанию, а по призыву колокола, то есть церкви. Так что давайте не будем записывать на свой счет чужие грехи.

На стульях у стены завозились демократы-управленцы, послышались голоса:

– Это правильно!

– Откуда исходил раньше этот дурман, оттуда он и теперь приходит.

– Связь времен… Одно слово – диалектика!..

– Известно… На то она и демократия.

– Ага! Все складывается само собой.

– Высший закон развития!

– Да. Против науки не попрешь.

1992

Трава подорожная

Уличные разговоры

Затмение

– У нас в Сазоновке семь баб пьют запоем.

– Сговорились, что ли?

– Нет! Стихия повлияла. Говорят – лунное притяжение срабатывает.

– Уж не скажите. Луна влияет по части колдовства… А тут затмение! Оно-то и сбивает народ с панталыку. С Нового года пьют, и конца-краю не видно.

– Иде же это было затмение? И кто его видел?

– А в ночь на Новый год. Легли с одними ценами, проснулись с другими… Мать честная! Глазам своим не верили: все говорили: «С нами затмение!» Стихия…

– Стихия и есть… Надо же! Одним махом все наши карманы очистили. Инда дух захватило и в глазах потемнело.

– Небось запьешь.

– А на какие шиши? Водка-то нонче почем?

– Дак на сахар перешли. Из кила кило выходит… Пол-литру выпивают сами, пол-литру продают. Самогонка дороже сахара. Она это самое – оправдывает.

– Это точно… Оборот налажен.

Членовредительство

– Слыхали? Вальку Кустову посадили.

– За что?

– За членовредительство.

– Не-е! За неудавшееся покушение на жизнь человека, на мужа то есть.

– Муж – какой человек? Муж и жена – одна сатана. Если и судить их, то по линии личной жизни.

– Это раньше было. Личной жизнью занималось партийное собрание или дело шло в профсоюз. А теперь куда его посылать?

– В Верховный Совет!

– Ну не скажите… Они сами там грызутся как кобели.

– Дак их свезли со всего света на одно подворье, вот они и пробуют голоса.

– Посиди-ка там цельный год, небось закукарекаешь…

– Да перестаньте вы зудеть про Верховный Совет! Что случилось у Кустовых?

– Василий получку принес – и деньги считал. Нервничал: три тысячи рублей, а выдали пятерками.

– Не деньги, а видимость одна…

– Небось занервничаешь.

– А тут еще Валька подзуживала.

– Чего она?

– Нy денег просила… Ты, говорит, скаредник, совсем остервенел. Человек душой страдает, добром просит: купи четушку!

– Она ноне кусается, четушка-то.

– Во-во! Василий вроде того и брякнул: твоя четушка, мол, как воробей, – вокруг вьется, да в руки не дается. Ты бездельница – вот и лови ее, а мне некогда. – И даже головы не повернул.

– Да. Потерял противника из поля зрения.

– Это точно. Промашку допустил… Она и ахнула его топором по голове. Топор вскользь пошел – череп ему оскоблило, ухо надрезало да жилу на шее порвало. Кровища лилась… Как барана зарезали.

– Где он сейчас? В больнице?

– Да нет. Выписали. Сел на пенсию… Ногу волочит, и голова трясется. Теперь он неполноценный.

– Во-он что!

– Эх! За что народ страдает?

– Не говори… Четушка нами вертит.

– Дожили.

Приватизация

Перед колхозным клубом возле афиши толпится народ. Шум и гам. Каждый пробует голос, как тетерев на току, плохо слушая, что ответят. Тут главное – громче крикнуть, дать волю чувству и утвердиться.

– Чего? Землю делить будем?! – спрашивает очередной подбегающий. –