– Ага! Тронулось… в твоей башке.

– А без оскорблений нельзя?

– Да не зудите вы в самые уши! Дайте вникнуть, про что собрание?

– Ты что, читать не умеешь или ослеп? Написано: при-ва-ти-за-ция…

– А что ниже? Ну, читай! Пре-обра-зова-ние… И даже: лик-ви-да-ция.

– Какая ликвидация? Чего?

– Ну, чего-чего, села баба на чело. Колхоза! Кого же еще?

– Не, не, мужики… Это в другой раз. Ноне надо брать быка за рога. Поскольку колхоз еще существует, надо нам сперва приватизировать его, то есть забрать кому что достанется. Пока не поздно.

– Ну приватизируй землю. А чем ее обрабатывать? Тракторов на всех не хватит, на бабе не вспашешь.

– Это точно. От нашей приватизации одна видимость.

– Во-во! Глаз видит, да зуб неймет.

– А что делать с колхозом дальше?

– Дак это решим на другом собрании – как его преобразовать.

– Аха! Ликвидировать то есть.

– Ну, ты ликвидируй колхоз, а сами куда денемся?

– Останемся на местах… При своих интересах то есть.

– Это правильно! У каждого есть свой пай – семь га. Разберем, и дело с концом.

– А у меня трое детей – и все мужеского полу. Мне четыре пая надо!

– Ну да… разевай рот пошире!

– Вынырнула, как пузырь из воды.

– Они у тебя еще под стол пешком ходят.

– Ты их где нажила, детей-то? На стороне?! Вот и топай туда. Ищи свои паи.

– Я же коренной житель.

– А как твоя фамилия?

– Она ее пять раз меняла: и Сидоркина, и Свистунова, и Матюха, и Клейстер…

– Все на стороне промышляла!

– Во-во! А мы чужие грехи оплачивай своею землею.

– И до чего все стали вострые! Вон, референдум в Москве да в Питере собирают, чтоб землю нашу забрать и поделить по себе.

– А нас куда?

– За кудыкины горы.

– Э-э, об чем забота? Нас всего и осталось-то Тюх, да Матюх, да Колупай с братом.

– Мы не то чтоб задом… Мы лицом оборачиваемся к тем, кто идет работать на земле. Милости просим!

– Страну поменяли, власть поменяли… Теперь население хотят поменять. Тьфу, мать твою перемать!

– Дак ведь сказано: эта самая идет – перестройка.

– Нас уже перестроили, аппарат все тот же. Вот они и взбрыкивают.

– Их тожеть понять можно – аппарат вон какой! Куда всех девать?

– А пусть они идут к…

– Погодите, мужики! Ну, поделим землю, станем работать на ней… А кто нам будет платить?

– А пенсионерам кто платить будет?

– Банк. Со счета.

– Ну, кто именно?

– Да никто. Какая плата? Девятьсот рэ на руки! Это ж куренку выбросить в виде крошек… И все тут.

– Ну, не скажи! Три бутылки водки купишь.

– Да, тебе три бутылки водки. А вон агроном сто сорок га отхватил.

– С энтим ты нас не ровняй; у них другой прицел: для нас идет приватизация, для них – прихватизация.

– Эт точно. Они идут по высшей фазе.

– Показатель гонят. Персональный сектор создают.

– Вот именно! У него другой замах.

– Сдалась ему наша приватизация, то есть эта самая дележка. Он получил комбайн, два грузовика, трактор. А теперь еще один – старый «ДТ» просит.

– Не давать!

– Дак он поломанный. Растащили его по частям, он не ходит.

– Ну и что? Магарыч поставит – ему не токмо что ходовую часть – мотор сменят. С нового сымут, а на его трактор поставят. Пойдет!

– Мужики, эх вы, растяпы! Этот же агроном Глаголин под видом приватизации совсем уходит из колхоза.

– А дом-то у него наш, колхозный! Это как рассудить?

– А вот так. Отобрать у него дом, тогда он небось и крутнется.

– Правильно! На нем надо показать пример воспитательной работы.

– Аха! Чтоб другим неповадно было.

– Эх! Одну и ту же шубу выворачивают наизнанку и на нас же примеряют.

– Ну да. Глаза затуманивают – только и всего.

– Оттого и грызня…

Трава придорожная

Из села Дерябина на рассвете, в хмурую осеннюю пору угнали весь скот: двести коров с молочной фермы и две с половиной сотни молодняка из телятника. Время выбрали самое подходящее – на стыке смены: ночные сторожа отдежурили и ушли по домам, а телятницы и доярки еще не успели приступить к делу – мало ли домашних забот по утрам?

Угонщики приехали на грузовике, но так торопились, что, угоняя скот, оставили в чистом поле грузовик со спящим в кабине пьяным шофером Сенькой Барабаном. Это был рыхлый малый с подпухшими веками и вечно красным лицом.

Он напивался так, что из кабины вылезти не мог. Но везти везет… Ни-ни! Все в порядке. Довезе-о-от! Только самого надо выносить из кабины.

Впрочем, вытащить из кабины захмелевшего Барабана – дело безнадежное и всем известное. Сам он про себя так говорил: «Я, мужики, не знаю – что за причина? Ни ноги, ни руки разогнуть не могу. Ну, как деревянные становятся. А соображать соображаю. Когда везу людей – дорогу чую хорошо. А вот когда надо вылезать из кабины – отключаюсь. Ничего не помню, будто в черную дыру проваливаюсь. Вот какое помутнение».

Из этого «помутнения» его долго пытались вытащить сбежавшиеся поутру дерябинцы, Особенно старался агроном Путятин, здоровенный погибистый мужик с ладонями в хорошую деревянную лопату. Он мял Сеньке уши, растирал виски – но разбудить Барабана, разогнуть затекшие скрюченные Сенькины руки и ноги не так-то просто. Агроному подсказывали из толпы:

– Ты ему в ноздри дунь! Прочисть сопелку…

– А то в уши… Матюгни его как следует!

– Не-е! Замкни ему дыхание! Небось встрепенется…

Путятин наложил свою обширную ладонь на Сенькин нос и рот.

Тот задергал кадыком и сдавленно промычал:

– Мм… Кого надо?

– А ну очнись, ошкурок!

– Не могу… У меня помутнение.

– Да черт бы побрал тебя с твоим помутнением! Вот трахну тебя по кумполу, небось просветлеет! – тряс его за шиворот агроном. – Ты можешь сказать толком – кто угнал скот? Или тебя холодной водой окатить? А ну тащите сюда конное ведро! Я его сейчас протрезвлю. Он у меня завизжит другим голосом.

– Я тебе кто, поросенок или человек? – вяло отбивался Барабан. – Чего ты меня за щетину дерешь?

– Кто угнал скот? Говори! Или мы тебе сейчас подпалим твою нечесаную щетину.

– Пусть назовет угонщиков!

– И по чьему приказу? – зашумели в толпе.

– Кто зачинщик? Персонально!

– Ну, чего вы орете? – огрызнулся Барабан. – Нужны мне ваши коровы с телятами?! Молоко не водка – лишнего не выпьешь.

– Брось придуриваться! Отвечай по-сурьезному: кто дал приказ насчет угона?

– Нехто! – петушится Барабан. – Едем мы по лесу – сидит ворон на дубу: «Карр!» Езжайте, говорит, в Дерябино там коровы ревут. Проголодались. А колхозники дрыхнут. Вот