затем послышался характерный нарастающий свист. Туман был такой густой, что скрадывал направление. Ракеты нам и подавно не было видно. Так что мы просто стояли и слушали: «Да где ж эта сучья падаль? Убьет всех или как?»

А затем она грохнулась оземь и гулко так рванула, а мой дружбан: «Ой, взорвалась!» Я ему: «Да ты, мать твою, радуйся! Скатертью дорога, избавились от этой дряни, ты хоть врубаешься? Теперь спокойно займемся второй».

КЕЛЛИ: На следующий день прибыла целая делегация товарищей из космопорта. У них же в свое время уже был колоссальный взрыв, после которого они целую вечность всё там собирали обратно по кусочкам. Вот их ветераны и принялись нам выговаривать, типа: «Да уж, наворотили вы тут хреновых дел».

Вообще, накануне было как-то дико наблюдать по видеосвязи, как дома в Аламеде народ ликует и обмывает это дело шампанским, блин. Потому что на Аляске мы через четверть часа после взрыва уже работали как проклятые. А нас там, типа, всего шестеро. И это было жуткое и очень тоскливое переживание: сами, в одиночку запустили ракету, а теперь сами же и собираем обломки. Никакой эйфории точно не было. Не было и близко ощущения, что мы достигли почти всего, чего хотели.

ЛЕФЕВР: Мы рухнули с небес обратно на землю и вдребезги разбились. Там были миллионы осколков, и нам всё это было нужно найти и собрать, сначала все батареи по кусочкам, и мы это сделали. Затем гелиевые баки. Один нашли, от второго лишь фрагмент. Нам надо было сразу отключить все эти баки и всё прочее, и всё это на свой страх и риск.

Я пошел первым, поскольку у меня не было ни семьи, ни чего-то там еще, и я даже пытался делать вид, будто мне наплевать. Но, хм, если честно, страшновато было. Бак валяется неподалеку от стартовой площадки, а из него водород шарашит. Похоже на зону боевых действий, всё шипит и того и гляди рванет.

Хорошо было видеть всё это разбросанным по частям, и никакого желания – снова собранным воедино. Мы не хотели грузить уцелевшие части в контейнер и везти обратно домой. По мне, лучше пусть это будет раскурочено на миллион частей, чем жить с таким говном в сборе под боком – во дворе ли по месту работы или даже просто где-то по соседству, – и изо дня в день ругаться, завидев его: «Боже, чертова железяка, как я тебя ненавижу!»

Когда я к месту взрыва вышел в первый раз, там уже были кое-какие местные с полигона, и один из них, по-моему, реально обоссался. Но никто из них ничего толком даже и вымолвить не мог. Всё только, типа, «мощно, блин», «далеко пойдете, мужики» и тому подобное. Понятно, что мы там все были на взводе, вот они реально и не хотели омрачать нам праздник.

КЕЛЛИ: У нас же чертовски много времени заняла подготовка к этому запуску – и вот результат. Я просто сломался. Сколько раз уже хотел уволиться. И вот она, реальность: мы привезли недоделанную ракету. Взяли и пригнали морем ракету, в принципе не готовую к штатному запуску. Проторчали на Аляске двенадцать недель за три пусковые кампании. А по-хорошему всё полагалось бы сделать дома, и тогда нам хватило бы трехчасового тура на этот Кадьяк.

ЛЕФЕВР: В целом всё было реально мило и хорошо. Есть, конечно, крутые вещи по жизни, но запустить ракету – это, по-моему, круче некуда. Особенно с небольшой и дружной командой, чтобы потом всем вместе это дело и отпраздновать.

Я лично, знаете, вывез с Аляски сувенир в память об этом запуске. Там же был труп кита рядом с гостиницей, вот мы и погрузили один позвонок в контейнер для отправки обратно в Калифорнию. Он там до сих пор у меня – и реально смердит!

Я его приношу домой, кладу в ванну, пытаюсь отдраить. Смердит. Заливаю хлорным отбеливателем, я же гений, верно? Смердит. Да, и еще оказывается, что внутренняя мозговая часть этого позвонка ведет себя как губка, впитывая воду через срез. Поначалу он весил пять-шесть фунтов, а после всех этих примочек – фунтов сорок, наверное.

В общем, я его залил горячей водой со щелочью и оставил в ванне на несколько часов отмокать, а когда вернулся, то весь дом этим дерьмом пропах, еле проветрил. Ладно, думаю. Погружаю его, типа, в двадцать мусорных пакетов, чтобы смрадная жидкость не протекла. Лето же на дворе! Выношу и оставляю его на самом солнцепеке в машине, проделав дырку в пакете для испарения. Возвращаюсь, и вот это ужас так ужас. Гниющая ворвань. Это смрад такой, как если оставить жир на кухонном столе, пока он как следует на протухнет, а затем разжарить с помоями на плите. Поскольку я тупой, то до меня только тут дошло, что лучше просто оставить его где-нибудь на свежем воздухе и дождаться, пока всё не догниет и не выветрится. Наверное, я подсознательно опасался, как бы его кто-нибудь не украл. Не для того же я припер с Аляски эту гребаную китовую кость.

И я нашел укромное место у нас на заводе во дворе и там этот позвонок спрятал. И там он наконец высох. Теперь я держу его у себя в квартире, но только не на самом виду, а то мало ли что, – а под кофейным столиком.

КАРЛСОН: Всё это в прошлом, и теперь мы тут с нашей Rocket 2 и заняты только ею. А так, конечно, мы очень много времени провели на Аляске в этом году. Мы с Милтоном, к примеру, наверное, треть календарного года в Кадьяке просидели.

КИТЕР: По моим оценкам, где-то 115–120 дней.

КАРЛСОН: Середина октября теперь, и две недели как пошел наш новый срок тут. На этот раз мы отправили сюда ракету не морем, а по воздуху – зафрахтованным грузовым C-140[184]. Это позволило доставить ее по месту за два-три дня, а не за восемь – десять, как в прошлый раз. Генеральную репетицию пуска мы провели уже через день после доставки.

Обнаружили утечку жидкого кислорода и за полтора дня ее отыскали и устранили. Всё готово, остается дождаться подтверждения лицензии на запуск от FAA.

С Rocket 1 цель была просто запустить ракету и