– «Этим всем непрошеным гостям мы вынуждены платить за то, чтобы служили против наших врагов!.. А как на самом деле происходит? При малейшей задержке в уплате эти союзнички берутся за оружие и опустошают целые области империи до самой столицы!..»

Он замолчал на минуту, собираясь с мыслями, вспоминая что-то важное из того, что хотел сообщить Маврикию.

«Нужно ли так подробно излагать всё брату?.. Императору – нет! Брату же можно говорить открыто многое, но не всё…»

– Давай пиши дальше.

И он стал диктовать более подробно то, что рассказали ему легионеры, защищавшие крепость Солунь. Славяне так и не взяли город, хорошо укреплённый.

– Это те люди, которые ещё недавно жили и прятались в лесах! – пришлось ему признаться самому себе, хотя чувство превосходства как ромея не давало ему честно признать это у варваров.

* * *

В Константинополе же, у императора, были свои тревоги и заботы.

В это время, 2 сентября 595 года, с Патриаршего двора рано утром пришёл во дворец посыльный дьякон с извещением.

Его допустили к императору.

– Ваша милость, мне велено синклитом епископов сообщить вам, что патриарх Иоанн Постник скончался сегодня поутру, на рассвете нового божественного дня! – сообщил он Маврикию и вручил секретарю Лангину папирус с этим извещением.

Лангин принял извещение, передал императору.

– Читай! – велел Маврикий секретарю, вернув ему письмо, надеясь узнать из него подробности смерти и завещание патриарха.

Секретарь прочитал письмо.

Маврикий был разочарован. В письме не было ни слова о том, что он хотел узнать.

Он отпустил дьякона, сообщив, что вскоре придёт проститься с патриархом, которого уважал и любил как родного отца, прислушивался к его советам.

Этот день прошёл у него в заботах и суете, связанных с этим горестным событием, затем шествием в рядах погребальной процессии к месту упокоения Константинопольских патриархов, в церкви Святой Девы Марии.

После этого на синклите епископов решался вопрос об избрании нового патриарха… И в этом решающим было слово за ним, и выбрали патриархом епископа Кириака.

Итак, суета вроде бы закончилась. Он вспомнил, что год назад Постник занял у него несколько талантов[177] серебра, дал расписку.

И он попросил секретаря найти ту расписку. Лангин нашёл расписку, принёс ему.

– В расписке указано действительно о займе серебра, – сказал секретарь, развернув её и прочитав, что в ней было записано.

– Но где-то же оно у него находится! – воскликнул Маврикий. – Надо немедленно осмотреть его жильё, Патриарший двор!..

Он забеспокоился, опасаясь, как бы это серебро не попало в чужие руки. Быстренько накинув на себя плащ, он вышел из кабинета.

Вслед за ним вышел секретарь. Тут же, у дверей его кабинета, стояли на страже схоларии и далее, по галереям и палатам, – тоже. Забрав с собой десяток схолариев, он пошёл обычным путём по галерее Триконха к выходу из дворца через вестибюль Халки, на площадь Августеона, к Патриаршему двору. Там он велел слугам патриарха показать ему жильё патриарха. И те проводили его до комнаты патриарха, открыли перед ним её дверь…

– Ох ты! – невольно вырвалось у Маврикия.

Он не ожидал увидеть то, как жил патриарх. Это оказалась келья, внутри которой стоял топчан из досок, на нём лежала подушка из грубой холстины, набитая какой-то шерстью, и рядом сложенное вдвое толстое шерстяное одеяло. В келье больше ничего не было… Патриарх, аскет, ничего не тратил на себя, кроме скудной похлёбки, а жёсткое ложе пустынника служило ему местом отдыха в долгие холодные зимние ночи.

И это так поразило Маврикия, он понял, что искать тут серебро бесполезно. Нищелюбивый Постник потратил то серебро на бездомных, которые тысячами расплодились в Константинополе.

– А ну-ка, подай мне ту расписку! – обратился он к секретарю.

И когда тот подал ему долговую расписку патриарха, он тут же порвал её, приказал схолариям перенести это ложе к себе во дворец, в комнату отдыха.

Вечером он лёг на топчан патриарха, укрылся его одеялом и вскоре уже спал крепким сном.

На следующий день его супруга, Константина, за обедом спросила его о том, что было вчера.

– Об этом говорят все во дворце, слухи пошли и в городе, – посмотрела она на него с тревогой.

В её глазах читался укор ему, что он что-то делает не так, как положено императору.

– Пусть говорят! – отмахнулся он от этого, чувствуя с утра необычный прилив сил, приписывая это влиянию Постника.

* * *

Простояв две недели у крепости Секуриска, Пётр двинулся с войском дальше на запад всё по той же римской дороге и вышел к реке Искыр, впадающей справа в Истр. Здесь оказалось заболоченное место, и дорога уходила несколько от Истра. На самом же берегу Истра, к востоку от устья Искыра, даже издали виднелась крепость Паластол, а напротив неё, за Истром, на его левом берегу, – крепость Челей.

И Пётр приказал переправляться через Искыр, предполагая, что здесь-то, вблизи от крепости, не может быть неприятеля. И он ошибся.

Первый же отряд, переправившись через реку, угодил в засаду славян и был уничтожен. Тогда стратег приказал выстроиться ромеям в ряд и поражать неприятеля со своих галер стрелами и дротиками. Славяне не выдержали такого и обратились в бегство. На следующий день проводники, ведущие войско ромеев, заблудились, войско попало в пустынную безводную местность. Только на третий день они вывели войско к реке. Солдаты попадали у воды, стали жадно пить. Но тут на них снова напали большой массой славяне. И ромеи, обессиленные после изнурительного похода, вступили в сражение беспорядочной толпой, не в силах были дать отпор, сломались и побежали.

Войско Петра было разбито и деморализовано…

Когда это стало известно императору, он отстранил своего брата от командования и велел ему вернуться в Константинополь.

Стратегом же он снова назначил Приска. На носу был декабрь 595 года; по приметам, зима грозила быть холодной и снежной. И Приск увёл остатки потрёпанного войска Петра к Константинополю, расположил его под защитой Длинных стен на зимовку.

Весна нового года пришла ранняя, с теплыми ночами уже по-летнему, зажурчали ручьи, вышли из берегов реки.

Вот в эту-то пору Приск, не расположенный по характеру на промедление в военных делах, тронулся в путь из Константинополя, оставив позади «Длинные стены».

У Адрианополя он свернул в светлые леса Астики[178], полные дичи и удобные для сбора и отдыха всего войска. Пришёл туда со своими всадниками и таксиарх Гудуин, которого назначил к нему в помощники император.

– И тебя загнали сюда, приятель! – обнял его Приск. – Ты, как всегда, со своими