Затем он срочно направил послание Приску в Армению, чтобы тот немедленно вернулся в столицу.

И Приск со всей поспешностью прискакал со своими телохранителями из Армении, загнав в дороге не одну лошадь. Столицу он застал в волнении. На её улицах бандами ходили венеды и прасины, повсюду чувствовалось напряжение и страх.

Маврикий принял его, что-то пробурчал, когда Приск доложил ему, что он успел сделать в Армении, и отпустил.

Приска же удивило то, как повёл себя Маврикий.

«Вместо того чтобы объявить о том, что произошло там, на границе, он зачем-то скрыл это от народа… Хм!.. Да к тому же стал устраивать конные гонки на ипподроме!..»

Это было непонятно для него, военного. Ещё больше удивило его, и он разочаровался в Маврикии, когда тот отправил послов к мятежному войску.

«Что?! Уговаривать мятежников сложить оружие?!»

Он вспомнил, что такая же история произошла с ним самим, когда Маврикий назначил его четырнадцать лет назад стратегом в Восточное войско, что стояло лагерем около города Монокарта. И как его спасла от расправы мятежников только его собственная расторопность: когда он прытко бежал на коне от них.

– Ха-ха! – рассмеялся он сейчас, подумав, что как повторяется ситуация с мятежными войсками, когда у легионеров прижимают их права на оклады или изымают добычу на войне.

Но он всё же пошёл на ипподром и, затерявшись в многотысячной толпе на трибунах, стал издали наблюдать за императором.

Маврикий с патрициями и придворными поднялся на Кафизму и сел в своё кресло. Под Кафизмой же выстроились схоларии, перекрывая все подходы к императорскому трону.

Но даже издали Приску показалось, что Маврикий выглядел бледнее обычного.

«Да он же не был седым!» – мелькнуло у него, как изменился Маврикий.

Маврикий встал с трона, подошёл к краю Кафизмы, поднял над головой белый платок, затем бросил его вниз, на трибуны, заполненные под Кафизмой венедами, «синими», которым он покровительствовал… Там платок подхватили десятки рук под восторженный рёв толпы…

Выкатились на старт колесницы… И гонки начались…

Приск же не стал смотреть сами гонки и ушёл с ипподрома.

Вечером, уже дома, его всё не оставляли мысли о происходящем на Истре, о войске, которое, казалось, ещё вчера было послушно ему и которое Пётр, да и сам император довели до мятежа.

«Это же надо! Так обращаться с вооружёнными людьми!» – не находил он сейчас ответ на то, что же будет дальше-то.

А дальше события разворачивались стремительно.

И он, живя в столице, стал свидетелем разгула народной стихии и здесь, как будто та мятежная стихия докатилась с границы и сюда.

В столице, как пошли слухи, появились послы от войска с Истра… И они, как говорили в народе, предложили от имени войска корону императора Феодосию, сыну Маврикия.

Эту новость Приску сообщил Гудуин, снова появившийся в столице.

– Или чтобы Герман, его тесть, был опоясан императорским поясом!..

Приск спросил его, как он оказался-то здесь.

– Бежал оттуда! – честно признался Гудуин. – Когда Пётр бежал, то я тоже бежал сразу же!.. Бежали оттуда все таксиархи и тагматархи!..

Он не смущался оттого, что прямо и откровенно признался в этом.

– Войско больше не хотело выносить, чтобы императором был Маврикий!.. Но, знаешь, Приск, Маврикий-то поручил Коментиолу стать во главе тех, кто охраняет стены города!.. Хм-хм!.. Это ему-то, Коментиолу, трусу!.. Он же предаст его!..

И Приск понял, что Маврикий заметался, стал искать, на кого бы опереться.

«Все предадут, спасая собственную шкуру!.. Уж больно многих он оттолкнул от себя своей скаредностью, щепетильностью…»

– Он обвинил Германа, что тот хочет стать императором! – сообщил он Гудуину. – И тот сразу же бежал и укрылся в храме Богородицы!.. Говорят, что там он держится за выступы жертвенного престола!.. Ха-ха!.. Да разве это остановит мятежников!.. Наивный! У них нет ничего святого!..

Обсудив эти последние новости, они распрощались, пожелав друг другу остаться живыми в это смутное время.

А до Приска доходили слухи, что войско во главе с Фокой продвигалось всё ближе и ближе, продолжало шествие к Константинополю.

Вскоре стало известно, что Маврикий бежал из столицы. Ночью, переодевшись в платье простого человека, он погрузил на галеру деньги, посадил с собой жену и детей и отплыл из порта Вуколента, рассчитывая добраться до Халкидона. Однако ночью разразилась сильная буря, корабль снесло в Пропонтиду, они пристали к берегу на азиатском берегу, недалеко от Никомедии и там укрылись в церкви Мученика Автонома.

Тем временем мятежное войско подошло к столице. Димы открыли ворота узурпатору. И мятежники расположились на Марсовом поле Евдома. Отсюда Фока послал своего доверенного в храм Святой Софии с приказом, чтобы димы вместе с патриархом и сенатом явились к нему во дворец в Евдоме.

Приск тоже пришёл туда, не осознавая ещё ясно, что происходит и как ему быть в этой ситуации. Он, зная Фоку, не верил, что тот долго усидит на императорском троне. Слишком тот был груб, невежествен и труслив…

Все указанные лица явились на поклон к узурпатору. Среди них затерялся и Приск, наблюдавший со стороны за происходящим.

На следующий день Фока въехал в столицу на царской колеснице, запряжённой в четверку белых коней. Его слуги и телохранители щедро разбрасывали в толпу деньги, накопленные Маврикием в императорских сокровищницах. Когда кортеж повозок скрылся во дворце, люди бросились на ипподром, чтобы насладиться вином, которым Фока угощал толпу, и конскими гонками.

Приск же пошёл домой к себе, уныло повесив голову в разномыслии. Только что он расстался с доверенным Фоки, который передал ему, что Фока хочет видеть его в ближайшие дни во дворце. И сейчас он гадал: то ли это подошёл его роковой час, его конец и Фока хочет посчитаться с ним за прошлое, то ли тот хочет привлечь его к себе на службу и будет что-то предлагать…

«Фока не оставит Маврикия живым там, в Халкидоне!» – ещё мелькнуло у него, знавшего подлую натуру центуриона.

И он явился во дворец к новому императору в назначенный им день.

– Подожди, – сказал ему Фока. – Сейчас придёт Лилий с подарком!..

Он злорадно ухмыльнулся.

Приск знал этого малого, Лилия, дружка Фоки, тоже отъявленного негодяя, который был его подчинённым, слепо следовал во всех его проделках и преступлениях. В отличие от Фоки, тот был «красавчиком», но глуп, как барабан.

– А вот и он сам! Не опоздал! – воскликнул Фока, его глаза блеснули, как у