В 1870 году решено было ввести в империи всеобщую воинскую повинность. Тогда же Высочайшим рескриптом, данным генерал-губернатору Финляндии от 31 декабря 1870 года (12 января 1871 года), Государю Императору благоугодно было объявить, что «по поводу предположения о распространении прямого участия в воинской повинности на все сословия империи, Его Величество соизволил принять в соображение справедливость введения такой же повинности и в Великом Княжестве Финляндском, на место нынешней системы поселенных войск, руководствуясь при этом действующими в Финляндии законами и постановлениями». Для исполнения этой Высочайшей воли в Гельсингфорсе была учреждена особая комиссия из представителей от всех сословий Финляндии, под председательством генерал-лейтенанта барона Индрениуса.

12 февраля 1871 года военный министр, генерал-адъютант Милютин, представил Государю Императору всеподданнейшую записку следующего содержания: «Великому Княжеству Финляндскому даровано Монаршей волей полное самоуправление. Тем не менее, страна эта, присоединенная к России силой оружия, составляет неразрывную часть империи и, следовательно, пользуясь своим управлением местным и своими законами местными, не может однако же домогаться всех атрибутов отдельного и независимого государства.

Необходимая и неопровержимая политическая связь Финляндии с Империей Российской должна выражаться прежде всего в единстве верховной власти, а затем — в единстве управления делами дипломатическими и военными. Никакая часть государства не может иметь своей политики внешней, так же, как и своей отдельной вооруженной силы. Немыслимо предоставить Финляндии особое управление иностранными делами и иметь своих дипломатических агентов. Точно также не следовало бы, кажется, предоставлять ей иметь свою армию, совершенно независимую от общего в империи управления военной частью...

Что касается до самого способа употребления финляндцев на службу, то в этом отношении проявляется существенное и резкое различие во взглядах. В России общественное мнение требует, чтобы финляндцы несли службу наравне с прочим населением империи и сливались с ними в одной армии — русской. Сама же Финляндия разумеет вопрос иначе: она не отказывается нести военную повинность, но с тем, чтобы содержать свои особые войска, не имеющие ничего общего с русской армией. Конечно, масса народа в Финляндии, так же, как и везде, чужда всяких политических тенденций; для неё было бы всего желательнее избегнуть и новой повинности личной, и новых налогов. Но в среде высшего слоя общества, — среди так называемой «интеллигенции», — не только не противятся предполагаемой новой повинности, а, быть может, даже радуются восстановлению финляндских войск, в видах еще большего упрочения автономии Финляндии. Не раз уже в прежние годы были возбуждаемы проекты об учреждении в этой стране особой военной системы, наподобие прусского ландвера. К счастью, проекты эти были отклоняемы. Итак, если в настоящее время признается необходимым допустить существование в Финляндии отдельных войск национальных, то следовало бы, кажется, положить в основание их будущего устройства некоторые условия, обеспечивающие, насколько возможно, общие интересы империи.

Условия эти могли бы заключаться в следующем:

1) «Войска финляндские, так же, как и принадлежащие им склады запасов оружия и все необходимое для устройства их, состоят в заведовании военного министерства и военно-окружного управления.

2) «Состоящие на действительной службе чины финляндских войск подведомы общим военно-судным учреждениям империи.

3) «Генералы, штаб и обер-офицеры из уроженцев Финляндии служат безразлично в войсках финляндских и русских: с другой стороны — в финляндские войска назначаются офицеры из финляндцев или русских, по Высочайшему благоусмотрению.

4) «Строевые уставы, командные слова, снаряжение и вооружение должны быть одни и те же в финляндских и русских войсках.

5) «Войска финляндские, как в мирное время, так и в военное, могут быть употребляемы на службу по Высочайшему благоусмотрению, как в пределах империи, так и за границей».

На записке Милютина имеется собственноручная Высочайшая резолюция: «Главные основания, изложенные в этой записке, совершенно согласны с Моими мыслями».

Выработанный комиссией генерала Индрениуса проект устава был представлен на заключение военного министра. «Вникнув в сущность этих предположений, — отвечал Милютин, — нельзя не прийти к тому заключению, что, с утверждением их, как бы узаконится существование в пределах империи совершенно отдельного самостоятельного войска, которое не будет иметь ничего общего с русскими войсками, т. е. с армией того государства, в политический состав которого входит и Великое Княжество Финляндское. Для собственной своей безопасности Финляндия не может, конечно, нуждаться в организации отдельного финского войска, так как несколько её батальонов ни в каком случае одни не могут служить ей надежной защитой. В действительности пределы Великого Княжества охраняются и будут всегда охраняться военными силами всей империи. А потому финские войска, даже с точки зрения местных интересов, только тогда могут соответствовать своему назначению, когда будут иметь связь с русской армией».

Таким образом, направление, взятое финляндцами в военном вопросе, вполне обозначилось.

Рассмотрев проект комиссии генерала Индрениуса, военный министр в заключении высказал, что «интересы России, в сущности, были бы более обеспечены продлением настоящего безоружного положения края, по крайней мере, до тех пор, пока в населении Финляндии не утвердится сознание в полной солидарности политических и экономических её интересов с интересами России».

Таково было первоначальное движение дела в официальных сферах. В то же время в сферах общественных происходило следующее.

Еще раньше одной из сеймовых комиссий поручено было составить доклад по делу о воинской повинности. Комиссия заявила, между прочим: «Различие языков, нравов, религии, законов и дисциплины, долговременные непогоды, непривычка к русской пище, разнообразие климата, совместная жизнь с народами, с которыми он не желает иметь никакого общений — все это вместе делает финляндца неспособным служить под русскими знаменами и содействовать благу такого разноплеменного государства, как Россия».

В том же направлении работала печать, настолько не воздержано, что цензура в течении одной недели наложила свою руку 4 раза на три периодических издания. Местная печать, желая избавить своих земляков от службы в рядах русской армии, представила финляндцев каким-то избранным народом, какой-то привилегированной особенной кастой не только среди подданных русского государства, но и всех прочих народов. «В наше время, — писал корреспондент «Голоса» (1871, № 40, 9 февраля), — когда даже граждане стран с самыми либеральными учреждениями безропотно и с самоотвержением вступают в ряды защитников отечества, финляндцы не могут это сделать потому, видите, что «разделяют шведский взгляд на несправедливость конскрипции, что свободному гражданину непристойно вступать в казарменную касту и служить в постоянных армиях, где требуется безусловное повиновение и рабская подчиненность». Из этих слов следует, что все эти тяготы военной службы пригодны только для русского человека: один он способен и обязан выносить на своих плечах всю её черную работу, а