некоторое время постоял, прижавшись щекой к холодной решетке двери, с протянутыми вперед руками и бурно вздымающейся грудью. Потом он сорвался с места и начал шагать по камере. Камера была так тесна, что в ней негде было шевельнуться, а он все шагал да шагал, не мог остановиться. Руки его были по-прежнему сжаты в кулаки, он, казалось, не имел силы разжать их. Время от времени он бросался на нары, но напрасно: измученные нервы не давали ему покоя. Только от движения становилось легче. И он продолжал ходить.

Он ходил и тогда, когда заскрипел ключ. Скрип ключа начинал новый день. Он подскочил от этого звука и остановился посреди камеры, глядя на Коллинса. Он сказал, задыхаясь:

– Я не мог уснуть из-за этого воя. Не спал из-за него всю ночь.

– Стыд и срам! – фыркнул надзиратель.

– Я не мог уснуть. Не мог! Что это за вой?

– Не разговаривать!

– Кто это воет? Что это такое?

– Сказано вам, не разговаривать! Это один болван взбесился, если уж хотите знать, он находится под наблюдением, как умалишенный. А теперь замолчите. Никаких разговоров! – И Коллинс вышел.

Артур сжал лоб руками, всеми силами стараясь овладеть собой. Голова его валилась на грудь, ноги, казалось, не в силах были поддерживать тело. Он чувствовал себя смертельно больным. Он не мог есть похлебку, которую оставил для него Коллинс, в такой же, как всегда, глиняной миске. Запах ее вызывал у него нестерпимую тошноту. Нет, он не может есть эту похлебку.

Неожиданно заскрипел ключ. Вошел Коллинс и, посмотрев на Артура, вздернул губу. Он спросил:

– Почему не завтракаете?

Артур тупо посмотрел на него:

– Не могу.

– Встать, когда я с вами говорю!

Артур встал.

– Ешьте свой завтрак!

– Не могу.

Губа Коллинса снова поднялась, тонкая и синяя:

– Он недостаточно хорош для вас, а? Недостаточно изысканное кушанье для Касберта? Ешь, Касберт!

Артур повторил вяло:

– Не могу.

Надзиратель спокойно погладил подбородок. Дело принимало приятный для него оборот.

– Знаете, что с вами сделают? – сказал он. – Вас будут кормить искусственно, если вы не образумитесь. Впустят вам в пищевод кишку и вольют суп. Вот. Я это проделывал раньше и проделаю снова.

– Право, не могу, – возразил Артур, опустив глаза. – Я чувствую, что, если начну есть, меня вырвет.

– Берите чашку, – скомандовал Коллинс.

Артур нагнулся и взял в руки чашку. Надзиратель Коллинс наблюдал за ним. Он с самого начала сильно невзлюбил Артура за то, что Артур хорошо воспитан, образован, что он джентльмен. Но была и другая причина. Ее-то Коллинс и принялся медленно излагать:

– Смотрю я на вас, господин уклоняющийся, – терпеть не могу таких, как вы. Я сразу же вас заприметил, в ту минуту, как вы вошли. У меня, видите ли, сын в окопах. Этим многое объясняется, не так ли? И этим объясняется то, что вы сейчас съедите свой завтрак. Ешьте, господин уклоняющийся!

Артур начал есть похлебку. Он проглотил половину жидкой массы и сказал страдальческим голосом: «Не могу!» И в тот же миг его стошнило. Рвота облила сапоги Коллинса. Коллинс побагровел. Он подумал, что Артур нарочно выплюнул похлебку на его сапоги. Не задумываясь, он нанес Артуру страшный удар в лицо.

Артур побелел как бумага. Он смотрел на надзирателя мученическим взглядом.

– Вы не имеете права, – сказал он, задыхаясь. – Я пожалуюсь на вас за то, что вы меня ударили.

– Вот как, пожалуетесь? – фыркнул Коллинс, вздернув губу до последнего предела. – Так заодно уж пожалуйтесь и на это. – Он что есть силы размахнулся и ударом кулака свалил Артура наземь.

Артур упал на бетонный пол камеры и лежал неподвижно. Он слабо застонал, и при этом звуке Коллинс, подумав о сыне в окопах, злобно усмехнулся. Он обтер свои испачканные рвотой сапоги о куртку Артура и, все еще скаля зубы, вышел из камеры. Ключ со скрипом повернулся в замке.

XIII

В тот день, когда Артур лежал без чувств в луже рвоты на цементном полу камеры, Джо Гоулен сидел в Центральной гостинице Тайнкасла перед тарелкой с устрицами. Среди других прелестей Джо недавно открыл устрицы. Занятная штука эти устрицы, занятная во всех отношениях! А особенно любопытно, что их можно съесть такое количество! Джо мог без всякого усилия одолеть полторы дюжины, когда у него бывало подходящее настроение, а оно у него бывало постоянно. И они были очень вкусны с лимонным соком и соусом табаско, особенно крупные и жирные.

Некоторые вещи – например, мясо и цыплят – теперь труднее стало доставать, а вот устриц, когда наступал их сезон, люди опытные всегда могли получить в Центральной. Впрочем, Джо мог достать все, что угодно. Он заглядывал в Центральную так часто, что стал здесь своим человеком, все увивались вокруг него, и даже старший официант, старый Сью (звали его, собственно, Сьючерд, но Джо обращался со всеми запанибрата и фамильярно сокращал имена), – старый Сью прибегал на его зов быстрее всех.

– Почему вы не купите себе несколько крокерских и диксоновских? – спросил Джо так, между прочим, у старика Сью несколько месяцев тому назад. – Не делайте испуганных глаз. Я знаю, что вы спекуляциями не занимаетесь, – семейный человек и все такое. Не так ли, Сью? Но это совсем другое дело, и вам бы следовало просто так, на пробу, купить себе сотенку этих акций.

Через неделю Сью подстерег Джо у входа в ресторан, чтобы подобострастно, чуть не на коленях, поблагодарить его за совет, и усадил его за лучший столик.

– Ну пустяки, Сью, не стоит благодарности. И сколько вы заработали на этом деле? Шестьдесят фунтов? Пригодится на сигары, а, Сью? Ха-ха-ха! Отлично, отлично, вы мне услужите, я – вам. Понимаете?

«Деньги! – думал Джо, поддев последнюю устрицу и ловко отправляя ее в рот. – За деньги все можно достать». Пока лакей убирал раковины и ходил за бифштексом, Джо весело оглядывал зал. Ресторан Центральный в последнее время напоминал модный курорт. Даже по воскресеньям он бывал битком набит; здесь собирались все преуспевающие люди, дельцы, умевшие ловить самую крупную рыбу в мутной воде. Джо был уже знаком с большинством из них: с Бингамом и Ховардом – членами Комитета снабжения армии, со Снэгом – адвокатом, с Инграмом, совладельцем пивоваренного завода «Инграм и Тугуд», Вэйнратом, столь нашумевшим на тайнкаслской бирже, и Пеннингтоном, специальностью которого было производство «синтетического варенья». Джо заводил связи осмотрительно. Он искал людей с деньгами – всех тех, кто мог быть ему полезен. Личные симпатии здесь никакой роли не играли, он поддерживал знакомство лишь