Торопливо раздевшись и стараясь не смотреть на свое тело, он залез в воду.

До сих пор Сёдзо оставался девственником; возможно, в этом повинна была тюрьма.

В том возрасте, когда молодые люди особенно легко поддаются искушению, он был обречен на воздержание.

В пробуждении первого чувства у Сёдзо сыграла роль Тацуэ. Правда, они не стали Мельхиором и Вендолой 124, но это только потому, что она была неприступна и считала его еще совсем дурачком, а себя уже взрослой девицей и держалась с ним как старшая сестра.

В этот день вечером Сёдзо был уже не тот, что утром.

Молодое обнаженное тело двадцатисемилетнего мужчины, мускулистое и упругое, нежилось в горячей воде. Казалось, что оно живет своей особой жизнью и ему нет дела до тех мыслей, которые терзают голову. Словно тело существовало независимо от головы. В том, что сегодня произошло, виновато это тело, мерзкая плоть. Да, его влекла к госпоже Ато лишь плоть. Теперь это стало ясно. То же самое творится и с госпожой Ато. Его удивила ее смелость. Она унаследовала от бабки обворожительную внешность. А заодно, кажется, скупость и расчетливость киотоски; это отчетливо обнаружилось в ее распоряжениях о пересылке костюмов. Не передала ли ей бабка и свою кровь куртизанки? Не от бабки ли она унаследовала эту чувственность? Неприступный вид добродетельной женщины, достоинство, с каким она обычно держалась, утонченность, изысканные манеры — и вместе с тем такое бесстыдство, такая грубая похотливость! Сёдзо казалось это просто страшным. И хотя он снова переживал сейчас тот пьяный восторг, который испытал сегодня, сердце давила какая-то тяжесть.

Но чего же он хотел?

Разве это было не то, чего он жаждал, к чему стремился, о чем тосковал? Разве не это приводило его в трепет, когда он давал волю своему воображению? Несомненно, это. А ведь он достиг даже большего.

Ему не совсем были чужды взгляды Лоуренса 125 на любовь. Любовь прекрасна сама по себе. Подобно солнцу, она не нуждается ни в каких покровах, ни в каких украшениях. И если бы эта свободная, чистая и священная, как огонь, любовь стала главным источником животворящей силы на земле, то нынешняя, обставленная миллионом условностей, зависимая, трусливая и анемичная любовь показалась бы такой же жалкой и смешной, как Адам, разгуливающий по Эдему в пиджаке, и Ева в юбке. Животворящая сила — вот та почва, на которой произрастает цветок любви.

Все это верно. Вопрос лишь в том, каким вырастает этот цветок.

Пней покрывает землю белоснежными кристалликами, и комья земли начинают блестеть, как драгоценные камни. На зловонной тине растут чудесные лотосы. Так и цветок любви. Выросший на черноземе чувственного желания, он может быть прекрасным, нежным, просветляющим души влюбленных. Такая любовь может стать путеводной звездой человека. Но цветы любви бывают и дурманящими, ядовитыми.

Если бы его влекла к Миоко настоящая любовь, которая делает людей благороднее и чище, которая даже плоть, ее рождающую, превращает в благоуханный цветок, он не остановился бы ни перед чем. Он постарался бы отнять Миоко у ее мужа. И если бы против него восстали все окружающие, даже весь свет, он не покорился бы и не отступил, он боролся бы за нее. Но ведь если бы он сказал ей об этом, она бы первая сочла его безумцем, с которым опасно иметь дело, и прекратила бы с ним всякие отношения.

Но дело даже не в этом. Главное — что его чувственное влечение к ней не может превратиться в настоящую, большую, искреннюю любовь. Его любовь — дурманящий цветок.

Если для нее их тайная связь была таким же развлечением, как вышивание и игра на цудзуми, то и для него, вероятно, она была лишь забавой, и к тому же ничего ему не стоила. Ему снова пришли на ум язвительные слова Тацуэ. Ко всем шутовским ролям, которые он до сих пор играл в доме виконта Ато, прибавилась еще одна: роль любовника его жены.

— Дурак! Сам во всем виноват!—воскликнул Сёдзо и, расплескивая воду, выскочил из ванны. Скомканным полотенцем он стал ожесточенно растирать тело, будто желая стереть с него следы сегодняшнего происшествия. Но массаж оказал совсем иное действие. Чем сильнее он тер покрасневшую кожу, тем острее становилось воспоминание об испытанных тайных радостях. И словно испугавшись этого, он снова быстро окунулся в ванну.

«Нет, завтра в Бэппу ехать нельзя!»—решил он.

Проводив глазами автомобиль, увозивший госпожу Ато, он добрел до горы за усадьбой, бросился на землю и долго лежал на траве между сосен; с той минуты уж сколько раз за этот день он давал себе зарок в Бэппу не ехать.

И когда он, лежа на спине и глядя на небо, следил за похожими на огромные морские раковины белыми облаками, проплывавшими в голубом небе, и прислушивался к шуму сосен, ветви которых колыхал налетавший с моря ветерок, он твердил себе все одно и то же: в Бэппу ехать нельзя.

Он заснул на лужайке. Проснулся, когда уже начало темнеть. Удивился, что так долго спал, и побрел домой. И с каждым шагом по пути к дому все больше укреплялся в своем решении — не ехать в Бэппу.

То же самое он твердил и сейчас, сидя в ванне.

Если он явится к ней в Бэппу, это будет означать, что он соглашается стать ее любовником. Тогда уже отступать будет поздно и он окончательно увязнет.

Сёдзо помнил, что говорила Тацуэ, когда ему предложили, кроме работы в архивах виконтов Ато, давать уроки английского языка их сыну. Чары госпожи Ато окажутся бессильными перед его левыми убеждениями, и потому за него, вероятно, можно не беспокоиться... Таков был смысл ее насмешливого замечания. Но случилось иначе. И когда он представил себе свою поездку в Бэппу и то, что за этим последовало бы в Токио, у него появилось такое ощущение, словно его затягивает приводной ремень токарного станка. Он невольно вспомнил Кидзу. Да, оба они — увядшие капустные листы, они отлетели от кочана и уже начали подгнивать. Но Кидзу, вступив в любовную связь с женщиной, ведет себя более мужественно. Он действует открыто. При этой мысли Сёдзо еще сильнее почувствовал собственное ничтожество и готов был кусать локти от досады. Если бы виконт принадлежал к тем сильным мира сего, которые возбуждают к себе зависть и ненависть, а виконтесса, гордая сознанием своего превосходства, третировала его как низшего, эта связь, возможно, доставляла бы