Тави поднял глаза – у входа в шатер сидела Доротея. И тоже выглядела ужасно: глаза запали, в лице ни кровинки. Ошейник у нее на шее отзывался приглушенному свету лампы недобрым тихим сиянием. Доротея куталась в одеяло, хотя ночь была не холодной.

– Принцепс, – мягко поправил ее Тави. – Я еще не Первый консул.

Рабыня устало улыбнулась:

– Вы выстояли против кошмара нашего времени, молодой человек. Рискнули жизнью ради рабыни, пытавшейся однажды вас убить. Спасибо, правитель.

– Если вам нужен герой-спаситель, благодарите Фосса, – устало ответил Тави. – Это он вас спас.

– Ему теперь благодарности ни к чему, – тихо ответила она. – Надеюсь, он покоится в мире.

Тави медленно сел:

– Где Китаи?

– Спит, – сказала Доротея. – Совсем обессилела.

– Что было после того, как я вырубился?

Рабыня слабо улыбнулась:

– Мы тут лежали без чувств, умирали. Вы, я, Максимус, Красс. Китаи сама была не в лучшем виде, сил у нее оставалось лишь на одну попытку исцеления. Ей пришлось выбирать, кого спасать.

Тави медленно перевел дыхание:

– А… И она выбрала вас. Способную возглавить менее опытных целителей.

Доротея поклонилась – едва-едва, словно боялась, что голова, если сильно склонить, отвалится.

– Наши старшие как раз тут совещались, когда… – Она вздрогнула. – Вы сами видели. Китаи решила на удивление разумно при таких обстоятельствах. Обычно боль и страх за любимых заставляют поддаться чувствам. А ее чувства к вам пугающе сильные. Такие вполне могли взять над ней верх. Тогда я, мой сын и ваш друг Максимус умерли бы.

– Она выбрала правильно, – кивнул Тави. И указал глазами на Макса с Крассом. – Как они?

Доротея поплотнее укуталась в одеяло:

– Вам, вероятно, известно, что водяная магия не просто залечивает раны. Она стягивает внутренние силы на восстановление того, что было разрушено.

– Известно, конечно, – сказал Тави.

– Тому есть пределы. А мой… а Красс сильно изранен. Переломаны кости. Повреждены органы. – Она закусила губу, закрыла глаза. – Я сделала все возможное, все, но исцелению есть пределы. Тело не способно восстанавливаться до бесконечности.

Она вздрогнула и не сразу справилась с дрожью. Потом резким усилим овладела собой и подняла лицо, решительно смахнув слезы. Голос вздрагивал, но она старалась говорить сухо и деловито.

– Ранения у него обширные и тяжелые. Я залечила те, что могли сократить ему жизнь. Если не случится заражения, что всегда возможно, когда тело настолько истощено, он, возможно, встанет на ноги. Когда-нибудь. Трибуном ему уже не бывать.

Тави сглотнул и кивнул:

– А Макс?

– Царица ворда ударила его по голове, не задев ничего жизненно важного, – с усталой, почти любовной усмешкой сообщила Доротея. – Он в порядке. Точнее, будет в порядке, когда очнется. Это случится не сразу.

– А я? – спросил Тави.

– Главной задачей было восстановить вас до полной дееспособности, – сказала она. – Собственно рана была не тяжелой. Тяжелое отравление, но с ним справиться было проще, чем с другими. Сложность была лишь в том, чтобы поддерживать дыхание, но теперь это прошло. Если понадобится, вы сможете сражаться.

Тави медленно кивнул и, сев прямо, сказал:

– У вас ужасный вид. Отдохните немного. Скоро бой.

Доротея повернулась к Крассу:

– Я его не оставлю.

– Вы сами сказали, что сделали все возможное, – мягко напомнил Тави. – А от вас зависят и другие жизни. Отдохните. Это приказ.

Метнувшийся к нему взгляд Доротеи на миг вспыхнул и сразу перешел в усталую улыбку.

– Вы не можете мне приказывать, сударь. Вы не командир Свободного алеранского. Я подчинена ему.

– Зато я могу приказать ему, – сухо заметил Тави. – Кровавые во́роны, что мне делать, чтобы добиться мало-мальского уважения? Я Первый консул или нет?

Доротея улыбнулась шире и склонила голову:

– Хорошо, правитель. Тут кругом охрана – вокруг и, вполне возможно, даже под палаткой. Вам стоит только открыть рот, и они здесь.

– Спасибо.

Тави, подождав, пока она выйдет, выбрался из ванны. Он чувствовал слабость, но не больше обычной, когда ему приходилось прибегать к помощи целителей. Сумел вылезти без помощи и нашел рядом чистую одежду.

Сгибаться в пояснице было еще больно, однако он оделся. Поразивший его странный меч оставил не менее странный шрам: жесткий рубец иссиня-багровой ткани и непривычно нежную кожу вокруг. Он осторожно влез в штаны и застегнул пояс поверх рубахи. Пронизавшая насквозь острая боль заставила стиснуть зубы и на миг перехватила дыхание.

Почувствовав на себе взгляд, Тави обернулся и увидел, что Красс снова проснулся и мрачно разглядывает его.

– Мать… – заговорил он. – Она жива. Вы м-мне не сказали.

Тави ошеломленно уставился на друга. А ведь правда, он не сказал. Доротея Антиллус была такой же государственной изменницей, как ее брат консул Калар. Ее схватили за употребление ее талантов во время восстания рабов, за которым последовал мятеж Калара и хаос в его землях, и никто не знал, и знать не хотел, что́ с ней, памятуя, что она натворила. Опознав ее, Тави был бы вынужден предъявить обвинение. К тому же она едва ли не умоляла не говорить мужу и сыну, что жива. Да в каком-то смысле она и не была жива – скованная рабским ошейником, который можно было снять только вместе с жизнью. Та женщина, что злоумышляла против своей страны, уже не вернется.

Однажды она спасла Красса, но тогда он был без сознания, а она ушла прежде, чем сын очнулся. Она все эти годы не покидала лагеря и обоза Свободного алеранского легиона и почти не показывалась на глаза.

А теперь Красс ее увидел.

И прожигал Тави взглядом.

– Вы мне не сказали.

– Она просила не говорить, – тихо ответил Тави.

Красс зажмурился, как жмурятся от боли. При таких ранениях, как у него, боли хватало – не говоря обо всем другом.

– Уйдите от меня, Октавиан.

– Отдохните, – попросил Тави. – Поговорим потом, когда все это…

– Пошел вон! – прорычал Красс. – Как вы могли? Прочь!

Он обмяк, сипло дыша, и снова провалился в сон – или лишился чувств.

Тави присел на оставленный Доротеей табурет. Его трясло. Он опустил голову на руки и с минуту сидел так. Во́роны побери! Он совсем этого не хотел. А все же это такая малая забота среди многих других. Правду сказать, он об этом совсем не думал. А теперь ложь, казавшаяся неизбежной, могла стоить ему любви и уважения друга.

– Такая малая забота для человека в твоем положении, – тихо произнесла Алера.

Тави поднял глаза. Великая фурия явилась в обычном виде, только на этот раз целиком укуталась в туманный плащ с капюшоном, оставив на виду только лицо.