боятся Бога высказывать детям свои собственные заблуждения, выдавая их за чистую истину, за последнее слово науки, и более всего потому, что тут-то юноши находят себе благоприятелей, снабжающих их книгами Фейербаха, Бюхнера, Циммермана, Молешота, и их последователей из наших писателей, кружащих головы молодежи, тут-то они тайком читают эту подпольную литературу, оставаясь вне возможности проверить прочитанное со взглядами благонамеренных людей, и все слепо принимают за истину.

Остается еще наша литература; но духовной литературы дети не читают частью потому, что ее нет в библиотеках светских учебных заведений, низших и средних, частью по предубеждению, а частью и по незнанию в том потребности, если бы и могли добывать книги духовного содержания где-либо; а светская литература в рассказах толкует больше о кошечках, собачках, охоте и т. п. мелочах, в повестях и романах толкует о житейских дрязгах и подчас о новомодных идеях, будто бы благодательных для человечества, но всего более и всего усерднее занимается описанием любовных похождений волокит и кокеток, – а в библиографическом отделе больше занимается руганью и насмешками над людьми религиозными, чем дельными разборами литературных произведений. А эти-то рассказы, повести, романы и критические обзоры Писарева и др. молодежь и читает всего более и отсюда-то она еще более набирается новомодных идей!..

Итак, дело плохо, зло усиливается, а остановить его распространение некому и нечем. Как же быть? Неужели сидеть всем сложа руки и ждать нехорошей развязки распространения ложных идей, как этого дождалась Франция с своими коммунами?

Ответ на этот вопрос, весьма великой важности, вы, М.П. дали России своей книгой: «Простая речь о мудреных вещах». Я уже не раз задумывался над тем, как помочь этому общественному горю, и всегда приходил к тому заключению, что, при настоящем положении вещей, простое задушевное слово светского человека, и всего более слово заслуженного ученого, может скорее подействовать на нашу молодежь, чем тысяча сказанных с кафедры проповедей, если бы они и были ей выслушаны, и что вследствие этого долг человеколюбия и гражданственности ныне призывает всякого честного и полезного деятеля науки протянуть руку помощи служителям церкви, разъясняя молодым людям истинное значение естественных наук, и опровергая ложные идеи нигилизма, материализма и других заблуждений. И вот теперь раздалось это задушевное простое слово светского человека в вашей «Простой речи о мудреных вещах». С каким удовольствием я должен был прочесть это задушевное слово! Мне казалось, будто гг. Киреевский и Хомяков снова выступили на поприще проповедников истины, и я тысячу раз сказал вам русское задушевное спасибо за ваше истинно-христианское дело: не смотря на то, что книга ваша есть только сборник сырого материала, ждущего специальной разработки опытного пера, она весьма благодетельно подействует на молодых людей; нужно только, чтобы они прочли ее с толком. Но мне кажется, что на этом еще нельзя остановиться, но следует идти далее в деле служения истине и добру.

Ваша «Простая речь» будет прочтена учеными и взрослыми; а что же для детей-то, не могущих питаться твердой пищей и нуждающихся в молоке? Как помочь молодежи, учащейся и недоучившейся?

Я полагаю, что тут должна явиться на помощь литература, всегда имеющая большое влияние на образование нашего ума и сердца. Было бы, кажется, весьма полезно основать общедоступный светский журнал с целью противоборствовать распространению ложных идей, распространять между детьми истинно полезные знания, вкоренять в них добрые начала нравственности. Ведь Жюль Верн в своих книгах для детей «Дети капитана Гранта», «80 000 лье под водой», «Приключения капитана Гатраса» сумел же сообщить детям полезные знания из географии и естественной истории и заинтересовать детей так, что они с увлечением читают эти книги, а капитан Марриэт в своем «Малом дикаре» сумел даже провести высоконравственные идеи: отчего же у нас в России нет подобных сочинений?

Отчего у нас в журнале для детей старшего возраста не открыть такой беллетристический отдел, где бы в рассказах и повестях отписывались не любовные похождения, но полезная деятельность героев, проводились не ложные идеи, а истинно-христианские правила нравственности, и указывалось истинное значение исследований Дарвина, Циммермана и многих других, ныне кружащих головы молодежи, и где бы с важностью содержания действовала бы на юношей лучше всякой проповеди с кафедры; а писателей в этом роде нашлось бы немало между наставниками учебных заведений и даже между священниками.

Прошу вас обратить свое просвещенное внимание на эту мысль, и если она покажется вам здравой, сообщить ее ревнующим о благе общественном.

Священник Михаил Бурцев.

Белев.

Февраля, 12.

Письмо от неизвестной, 1874, апреля, 23

Высокоуважаемый М<ихаил> П<етрович>! Получив письмо это вы, конечно, зададитесь вопросом, с какой целью оно написано: цель моя – выразить вам мою горячую и искреннюю благодарность за то, что сделали вы для меня, не зная меня. В одном месте вашей книги: «Простая беседа о мудреных вещах» вы высказываете желание, чтоб плоды вашей долголетней опытности и честно выработанных убеждений принесли хоть долю правды, поддержали кого-либо и направили бы на путь истинный.

Спасибо вам за это желание, и за то, что было его результатом. Как бы скромны вы не были, вы не можете не сознаться, что принеся пользу, вы сделали это сознательно и намеренно, что удваивает мою благодарность, а вашу заслугу, как проповедника чистейших идеалов человечества.

Чтоб говорить яснее, скажу вам, искренно и откровенно, что я была и что стала. Принадлежала по возрасту к молодому поколению, я много-много успела передумать и перечитать, пользуясь в этом отношении полной свободой, живя в почтенной и образованной семье, имея на это время, средства и охоту. Все, пережитое за последнее десятилетие нашей молодежью, отзывалось живо во мне в нашем мирном и тупом захолустье. И горе, и радость, и очарование, и разочарование делила я с нашим поколением, хотя далеко не во всем верила ему.

Неистовствам и оргиям социализма и нигилизма – я не сочувствовала, как ни дороги мне были идеи равенства, братства, свободы… (и пр. великих, но жестоко опошляемых слов). Зато чтение и опыт доказали мне, что в обществе людей, все и вся, уклонились от истины, что все мелко, грязно, гадко, что все борется за жалкое существование, гибнет незаслуженно, и еще менее заслуженно торжествует. Словом, чего не сделали надо мной Писарев, хвативший чрез край в честном увлечении, его жалкие подражатели, то сделал Дарвин со своей суровой логикой и Гартман с унылым пессимизмом. Я, правда, не отвергла существования Бога, благодаря здравой мысли, что творение немыслимо без Творца, но веры у меня не стало; я хотела осязательных грубо-материальных доказательств, – чудесное я сочла басней для младенчествующих умов,