(Это произошло, впрочем, отчасти потому, что книга доставлялась им по листам).

Постараюсь здесь объяснить их недоразумения, предполагая, что таковые могут встретиться и у читателей.

«Что касается размышлений о религиозных предметах, – говорит один рецензент, – то в них есть много неточного, сбивчивого, непоследовательного, даже неверного».

«Некоторые вопросы вместо успокоения, – говорит другой рецензент, – могут наводить сомнение и производить противоположное цели действие».

«Со с. 27 начинается, – говорит третий, – самая речь о мудреных вещах. На первом месте стоит трактат о бытии. Жаль, что в присланных листах не доведен до конца. Вероятно, в конце его будут выводы, какие должны следовать из набросанных мыслей и выражений. Но если они не предполагаются (что, однако ж, я не думаю), то набросанные мысли и выражения произведут какое-то скептическое настроение. Положим, человек умом своим понять и объяснить не может, как он существует, как произошел, как произошли и существуют миры, целая вселенная; положим, все гипотезы и теории, придуманные человеческим умом, не разрешают вопроса о бытии, и только рождают вопросы, но для человека должен быть подан откуда-нибудь свет, при помощи коего он получает возможное познание о вещах. Вероятно, дальше будет это сказано».

Один из моих старинных друзей, многоуважаемый С.А.М., отнесся к этим вопросам даже еще строже, и требовал их исключения.

О первом общем осуждении позволяю себе думать: так, может быть, имеет право сказать наука? Богословие, но в моей книжке излагаются мысли светского человека, которые представляются уму в естественном его положении. Науке богословской они могут служить примером возникновения мыслей у мирян, – даже полезным указанием, что она должна иметь в виду для вразумления несведущих и назидания оглашенных, иже к просвещению.

На последние же обвинения могу отвечать вообще словами ахимандрита Михаила в его предисловии к рассуждению о Евангелиях и Евангельской истории, по поводу книги Ренана, которыми он хотел предупредить подобное обвинение: «Да не оскорбится религиозно-нравственное чувство читателей, когда, в изложении этих исследований, а равно и оснований их – философских воззрений школ, встретится могущее оскорбить религиозно-нравственное чувство. Что же делать? Умалчивать о них нельзя, когда самые популяризации их обнаруживают, и, придавая им еще более внешней пленительности, увлекают».

Подобает и ересем быти, учит апостол Павел. Впрочем, у меня идет речь даже и не об ересях, а о вопросах простых, которые представляются естественному уму, и не заключают в себе ничего нового; представляются же авторам эти вопросы, не имеющие ответов в естественном уме, доказательство его ограниченности и необходимости.

* * *

Книга получила характер полемический, против нигилистов и позитивистов: как же можно было обойтись без представления их ложных оснований, парадоксов, криво-толкований? Напротив, надо было собрать как можно более главных их выходок, как in extensor (вкратце), придумать все возможные, чтобы предупредить нападение, и показать слабость и ничтожность их оружия пред высшими соображениями об ограниченности разума, о необходимости веры, о божественности Евангелия.

С другой стороны, если б исключить естественные неизбежные вопросы, как того хочет многоуважаемый С.А., то противная сторона получила бы благовидный предлог к обвинению в умолчании возражений, в утаении трудностей, в недобросовестности полемики, и проч.

Исключения дали б только повод к объявлению недоумений в выгоднейшей для них форме, и дело ничего б не выиграло, а разве проиграло в глазах легкомысленной толпы.

«Чтобы в афоризмах речь была яснее, кажется, нужно, – замечает один рецензент, – при некоторых положениях прибавлять слово – говорят: тогда тезисы и антитезисы будут выпуклее для читающего».

По смыслу и ходу речи внимательный читатель должен увидеть сам, что говорится от имени автора, и что приписывается его противникам. Впрочем, все вопросы, сомнения, недоумения, если кому встретятся или покажутся какие относительно автора, разрешаются для него духом всей книжки, которая на всякой странице указывает, где, по ее мнению, всякий мыслящий, безпристрастный человек должен искать, и может найти для себя путь, Истину и живот.

«Богословы могут сказать, что хотя Божия никто же весть, только Дух Божий, по человеку, по свойству естественного богоподобия дано нечто разумевать из действий Ума Божественного; затем Откровение не только сообщило, но и объяснило многие тайны высочайшей премудрости божественной. Бог не оставил человека в совершенном неведении о Себе и открыл многое, сколько нужно и возможно знать человеку даже о существе своем. Если открыл, то, значит, предоставил и самому человеку право и возможность собственным размышлением проникать в тайну открытого. Спаситель открывает Фоме ребро и язвы гвоздиные, и хотя отдает превосходство вере, но в то же время снисходит и к неверию, и показывает, что требуется для наглядного убеждения. Поэтому любознание и в предметах веры нельзя порицать, можно только напоминать ему о пределе, далее которого простираться оно не может».

* * *

Другой рецензент, прочитав страницу о католичестве, говорит: «вообще вся речь о Папе и католичестве мало вяжется с общим содержанием и само по себе неудовлетворительно. Лучше бы ее отпустить».

Из этих слов читатель видит, что рецензент ожидал так же полного трактата о католичестве, и хочет, чтоб он имел связь с другими. Ни трактата я не думал писать, ни привязывать этого вопроса к другим не хотел: мне представился однажды текст, который, показалось мне, говорит прямо против папской власти, другой о равенстве апостолов, ну, я и отметил их. Вот, де, как мирянину, вне церковной полемики, представляется тот или другой текст. А кто хочет узнать подробно и обстоятельно, тот читай специальные сочинения. Я, впрочем, оговорился даже об этом, и заключил сказанное о Папе в скобках. Здесь же привожу это возражение, чтоб показать пример, как не может самый снисходительный рецензент отделиться от требований школы.

По такому же недоразумению он говорит: «Если автор желает говорить о еврейских школах, современных Иисусу Христу, едва ли можно миновать вопрос об ессействе. Но всего этого вопроса нельзя, кажется, раскрыть обстоятельно без специального исследования».

Опять тот же ответ с моей стороны: не думал я толковать о школах, а сказал о них по тем понятиям, которые находятся в обороте.

Может быть, прибавлю здесь кстати, у ессеев, как у стоиков, найдутся некоторые нравственные правила, соответствующие Христианству, но любви Евангельской не найдено, кажется, нигде, а любовь есть главное.

Все полученные замечания я приложил. Приложу также с благодарностью и все те, кои впредь получать буду[240].

Дочитав последние листы, рецензент, которому принадлежит большая часть вышеприведенных частных замечаний, сделал такое заключение, к которому я могу только с благодарностью примолвить: аминь.

«Теперь, по прочтении последних листов, я понимаю ясно мысль, какую желали вы высказать в своем