Москве, безуспешно пытался поступить на филологический, но в итоге окончил географический факультет Московского университета (1955), гляциолог по специальности, распределен в систему Главсевморпути, участник зимовок в Арктике. В 1959‐м в составе экспедиции Института географии АН СССР на Новой Земле попал в сильную пургу, чудом выжил, был сильно обморожен, вывезен в Москву, в результате операции лишился обеих рук (ниже локтей) и пальцев ног. Пытаясь вернуться к полноценной жизни, он не только стал одним из деятельных сотрудников Полярной комиссии Географического общества, но и занялся журналистикой, начав с переводов для журнала «Вокруг света», где публиковал также и свои небольшие статьи. Благодаря Н. Я. Эйдельману, который оценил его литературные способности, он вошел в круг авторов журнала «Знание – сила», где впоследствии было напечатано более полусотни его научно-популярных статей. Избрав своей тематикой исследование Арктики и биографии известных исследователей полярных стран, в 1975‐м он начал печататься в журнале «Природа», стал членом Союза писателей (1979), написал полтора десятка книг.

29. Письмо М. Г. Качурина (Ленинград) в редакцию «Литературной газеты», 22 января 1984

В редакцию «Литературной газеты»

(отдел литературы)

Три десятилетия я считаю «Литературную газету» своим собеседником, советчиком и другом. Но лишь второй раз решаюсь обратиться с письмом в редакцию, полагая, подобно персонажу одного из рассказов В. Голявкина, что это «крайний случай».

Первый такой случай был, когда газета выступила в защиту прекрасного человека, несправедливо оскорбленного. А я знал его с юности, с Ленинградского фронта. И мне очень хотелось сказать газете спасибо и предложить, если нужно, свою помощь.

Второй случай… Может, он покажется и не крайним, но меня он сильно встревожил. Я имею в виду только что завершившуюся полемику вокруг книг Н. Эйдельмана и О. Михайлова (ЛГ 11 и 18 января 1984 г.).

В полемике высказаны интересные суждения – например, о соотношении исторической достоверности и художественного вымысла в историко-биографическом повествовании. Прозвучали и верные критические замечания по поводу фактических ошибок в «Генерале Ермолове» и неудачной попытки передать размышления «Большого Жанно» о роли Натальи Николаевны в жизни и смерти Пушкина.

Но были произнесены и другие упреки в адрес авторов книг: нарушение научной этики, заимствование чужих текстов, присвоение – то ли намеренное, то ли нечаянное – чужого открытия… Такие обвинения по всем законам – научным и юридическим, божеским и человеческим – полагается строго доказывать. Однако доказательства выглядят довольно шаткими или вовсе неубедительными.

С. Кравченко нашла ценные документы и опубликовала их в научном журнале; Н. Эйдельман три года спустя перепечатал находку в какой-то московской газете, не упомянув имени первооткрывателя; еще через восемь-девять лет научное издание приписало находку Эйдельману.

Странная история или странно изложенная… Если исследователь находит и публикует тексты и они становятся достоянием науки, то их дальнейшая перепечатка и цитация в популярных изданиях очень часто обходится без каких-либо ссылок. И если издатели сборника «Пушкин. Исследования и материалы» допустили ошибку, повинен ли в ней Эйдельман?

Не более доказательно говорится и о заимствованиях. Н. Эйдельман «дословно использовал» материалы, ранее опубликованные И. Зильберштейном. У О. Михайлова – «скрытые цитаты» из «Записок» А. Ермолова и Д. Давыдова, почти дословно взятые тексты еще из нескольких книг.

Но все-таки – о каких заимствованиях идет речь? В художественных произведениях на исторические темы обнаружено или можно обнаружить великое множество буквальных или переработанных текстов из разных книг без ссылок на источники. Воспоминания и письма героев повествования, их современников, документы, произведения научные и художественные – все идет в дело и в талантливых руках становится материалом для создания оригинального, целостного произведения.

Я, разумеется, никого не собираюсь «ставить на одну доску»… Но кому придет в голову, например, укорять автора «Бориса Годунова» за использование «Истории государства Российского»? Или автора «Кюхли» – за «скрытые цитаты» из записок Пущина о Пушкине? Или обвинять автора «Петра Первого» в заимствованиях из «Марсовой книги», из книги И. Забелина «Домашний быт русских царей»?

Надо бы как-то отчетливее отделять допустимые и обычные использования источников от недопустимых, неэтичных.

Научная этика – вещь прекрасная и необходимая. Но разве она не требуется, когда человека укоряют – легко сказать! – за присвоение чужого достояния?

Однако дело и этим не ограничивается. Полемика о «Большом Жанно» переходит в краткий обзор всей литературной деятельности автора. Тут выясняется, что он, правда, выпустил несколько вполне добротных книг, но теперь пристрастился «ко всякого рода скабрезностям», распространяет «чудовищное утверждение» о Пушкине, его внимание «все более поглощается описанием интимной жизни исторических лиц, прежде всего особ императорской фамилии…».

Для непредубежденного читателя, знающего книги Н. Эйдельмана, все это – обидная, оскорбительная напраслина. Конечно, работа Эйдельмана заслуживает критики, как и всякая иная. Но, несомненно, и уважительного отношения, и справедливости, и благодарности.

Я много лет работаю со школьной и студенческой молодежью, с учителями. Я знаю, с каким большим и все растущим интересом воспринимаются книги Эйдельмана – о Пушкине, Герцене, Лунине, декабристах, общественной мысли и освободительном движении XVIII–XIX вв. Интерес этот не имеет ничего общего с сенсационной популярностью некоторых будто бы исторических повестей и романов. Книги Эйдельмана любят за единство научной точности, увлекательности, нравственной устремленности. Они учат доброму: воспитывают «историческую память», гордость за историю своей страны.

Кстати, и книгу «Большой Жанно», где есть неудачные страницы, нельзя оценивать только по этим страницам: она создает сильный и привлекательный образ Пущина, образ его поколения, образ времени, которое не должно уходить из нашей памяти.

А какую вспышку интереса к личности, творчеству, великой «Истории…» Карамзина вызвала только что опубликованная книга «Последний летописец»!

В заключение письма – одна читательская просьба к своей газете: вы столько раз выручали людей из тяжких обстоятельств, распутывали сложнейшие дела – найдите, пожалуйста, возможность устранить «издержки» этой полемики. Может быть, не продолжая ее, организовать обсуждение проблем научно-художественного повествования, поднятых газетой, и дать слово многим специалистам, включая участников полемики (что-нибудь вроде круглого стола)? Эти проблемы сегодня очень важны. Литература, соединяющая научное исследование и художественное творчество, стремительно растет, читают ее сотни миллионов, особенно – молодежь. Просто необходимо разобраться в специфике этой литературы.

С глубоким уважением,

М. Г. Качурин

22 января 1984 г.

Марк Григорьевич Качурин (1923–2006) родился в Вологде, в 1940‐м поступил на филологический факультет ЛГУ, участник войны, в 1946‐м демобилизован, в 1950‐м окончил университет; работал в школе учителем русского языка и литературы, выбрал направлением деятельности методику преподавания литературы, автор учебников и хрестоматий; с 1958‐го по 1969-го – директор Ленинградского областного института усовершенствования учителей, затем сотрудник ЛГПИ им. Герцена, кандидат педагогических наук (1969; тема –