Шрифт:
Закладка:
И почему никто из критиков не заметил интересную часть в этой книжке, ту, где словами И. И. Пущина историк скрупулезно разбирает ход восстания на Сенатской площади и делает захватывающий дух вывод, что при стечении обстоятельств, над которыми восставшие не потеряли бы контроль, победа была возможна. Мы из школьных учебников еще помним фразу о том, что победить декабристы не могли. И с точки зрения школьных учебников оценивали декабристов как сумасбродных рыцарей. И вот предлагается новый взгляд – нет, они знали, что делали, они могли достичь свои цели (не приписываю первое высказывание этого взгляда Эйдельману, в ряде последних исторических работ этот взгляд присутствует, хотя и не формулируется; но в художественном плане Эйдельман, видимо, первый). И – об этом ни слова. Это осталось незамеченным. Где объективность критики? И чем не доказательство того, что И. С. З. (или кто-то под прикрытием его известной фамилии) пытался просто подмочить репутацию Эйдельмана? Сколько новых лиц глянуло на нас со страниц работ Натана Яковлевича, сколько новых голосов зазвучало! Дубельт, Липранди, М. Лунин, C. Муравьев-Апостол, перечисление фамилий можно было бы продолжить, если бы это могло послужить аргументом противоположной стороне (в чем я сомневаюсь). У нас много историков, но мало таких, которые бы всерьез и без амбиций занимались популяризацией исторических знаний (лично я могу сейчас припомнить только Д. С. Лихачева, В. Л. Янина, Р. Г. Скрынникова), и на этом фоне выпад против Н. Я. Эйдельмана наводит на слишком грустные мысли… Впрочем, В. Пикуль (речь сейчас не о нем конкретно) от известного скандала вокруг романа «У последней черты» вряд ли что-то потерял (уж, во всяком случае, не популярность), однако там и случай был все-таки другой, и мера оценок была другой (много было справедливого), а в данном же случае из критики конкретной книги получился некрасивый наскок на автора этой книги…
Елена Гусева (род. 1958) – выпускница факультета архивного дела Историко-архивного института (1980).
27. Письмо Т. Е. Жесько (Московская обл.) в редакцию «Литературной газеты», [январь 1984]
Уважаемые товарищи!
Я прочла в ЛГ статьи «Разрушение жанра», «Подмена жанра», «Подмена сути!». И, конечно, «Большой Жанно» Эйдельмана тоже прочла.
Мы учились в те годы, когда истории в школе не проходили, была лишь история партии и предшествующее ей революционное движение в России (декабристы, народники, пролетарии). Все без привязки к историческим личностям и вообще к эпохе. Все сведения об исторических событиях мы (кого интересовало) черпали из исторических романов. Поэтому свято верили, что если в романе реальное историческое лицо, тогда все биографические сведения верны. Конечно, мы понимали, что разговор Пушкина с Пущиным, или что сказала Натали Пушкина в ответ на комплимент царя – все это домыслы писателя. Но если он писал, что такого-то числа был бал во дворце, то мы были уверены – бал был, ведь писатель опирался на документы.
Другое дело бал у вымышленных героев, пусть даже являющихся прототипами кого-то. Но если точно известно (по документам), что, например, Пушкин такого числа приехал в Михайловское, то зачем что-то менять и путать!! Тем более что требования к автору «Семьи Горбатовых»[599] – одно, а к пушкинисту Эйдельману – другое.
Но И. Зильберштейн, критикуя Эйдельмана, впал, мне думается, в другую, к сожалению, очень распространенную, крайность. Я не за то, чтоб смаковать, разбирая грязное белье великого человека. Но почему-то у них принято: если это Пушкин (Маяковский, Лермонтов и пр., и пр.), то у него уже не может быть некрасивых (мягко говоря!) поступков, мелких мыслишек. Почему? Они все люди, наделенные огромным дарованием в той или иной области, но они не ангелы. Ведь если почитать в учебниках, то, заменив дату рождения и фамилию, можно говорить почти о любом. А они были все такие разные, со своими слабостями, недостатками и даже пороками. Не надо их (недостатки) выпячивать, но и закрывать их фиговым листочком тоже не стоит.
Неужели то, что мы (не из романов) знаем о Байроне, О. Уайльде или Чайковском, хотя бы на йоту умаляет наше преклонение перед их талантом? Думаю, что нет.
Каждый великий человек – очень сложное, многоплановое явление, к которому нельзя подходить с наивным «что такое хорошо и что такое плохо».
С уважением,
Жесько
Татьяна Ефимовна Жесько (урожд. Фомина; 1915–?) родилась в Москве в семье железнодорожного инженера, после Октябрьской революции семья обосновалась в подмосковной Малаховке, где отец был первый раз арестован, а она по окончании в 1931‐м школы-семилетки, поступила на курсы книжной торговли и устроилась продавцом в букинистический магазин на Пушкинской площади. В 1939‐м, получив рабочий стаж, поступила в Московский институт химического машиностроения, по окончании работала инженером химического производства до 1949-го, получила инвалидность (кардиология); в 1951‐м ее отец арестован во второй раз. В 1958‐м вышла замуж за Е. Ф. Жесько, вернувшегося из лагерей политзаключенного, с 1959‐го по 1980‐й работала старшим библиотекарем в Малаховской библиотеке; в конце 1970‐х оказалась в числе инициаторов создания в Малаховке народного (краеведческого) музея, куда передала и свои воспоминания (см.: Давыдова Д. В. К 105-летию со дня рождения Татьяны Ефимовны Жесько: Из истории Малаховского музея [Электронный ресурс]. URL: https://zen.yandex.ru/id/5fbfba9608bac754f39bf00e).
28. Письмо З. М. Каневского (Москва) в редакцию «Литературной газеты», 21 января 1984
В редакцию «Литературной газеты»
копии: в Секретариат Союза писателей
и в Политиздат
В ЛГ № 38 за 1983 г. подверглась критике книга Н. Я. Эйдельмана «Большой Жанно» (из серии «Пламенные революционеры»). Неискушенный читатель мог бы подумать так: многоопытный критик Мальгин отчитывал некоего Эйдельмана. К счастью, самый широкий читатель за последние два десятилетия хорошо узнал имя писателя и историка Эйдельмана, имя же критика Мальгина по-настоящему услыхал впервые как имя человека, подвергшего разносной критике и Эйдельмана, и целый жанр.
ЛГ потребовалось несколько
